Евгений Гришковец: Письма к Андрею

Путь к первому произведению всегда и всеми впоследствии вспоминается как радостный и даже счастливый. Не простой, запутанный, полный сомнений, но счастливый… Путь ко второму произведению обычно бывает невероятно труден и даже непосильно тяжёл. На третье произведение, достойное первых двух, у входящего в жизнь искусством художника чаще всего не хватает сил. И он либо уходит в ремесленничество, либо в безответственные лжехудожественные или полурелигиозные эксперименты… Либо следы его теряются за пределами творческого поля в огромном и жестоком к сломанным художникам мире.

Однако в пути к третьему произведению есть становление и шанс на долгую, плодотворную жизнь в искусстве.

Что же нужно делать художнику, сделавшему своё первое произведение, то есть совершившему свой первый шаг в искусстве? Что нужно делать для того, чтобы совершить потом второй, третий и далее? Что?

Ответ у меня только один: отказываться! Отказываться от всего, что предлагают другие люди. Отказываться от любых, даже самых интересных и соблазнительных, предложений и работ. Отказываться и делать только то, что задумал сам. Осуществлять только и исключительно свои замыслы.

Первый заметный шаг автора в виде первого своего заметного произведения делается чисто и легко, как выдох. Начинающий автор ещё ничем не обременён. Он ещё не связан договорами и договорённостями с творческим и околотворческим сообществом, он ещё никому не известен, его никто ни с кем не сравнивает, и даже никто не сравнивает его произведение с его же предыдущими. Автор делает своё первое произведение в тишине и вне внимания окружающих. От него никто ничего не ждёт. Ему никто ничего не обещал и не обещает. А он сам не знает, будет ли нужно то, что он делает, кому-нибудь, кроме него самого. Ему ещё ничего не ведомо про суть той профессии, в которую он готовится вступить, про те взаимоотношения, которые царят в мире этой профессии. Он не имеет никакого представления обо всём этом. Он не знает, что такое критика и кто такие критики. Он не может себе даже вообразить ни сути успеха, ни сути провала. Он не имеет ещё тех, кого называют поклонниками…

Чем более безыскусным, робким и чистым будет первый шаг художника, тем легче и радостнее его примут. Критики объявят о рождении нового Бергмана, Чехова или Оскара Уайльда, засыпят эпитетами, самыми смелыми и лестными сравнениями, посулят самые щедрые посулы и прогнозы, надают авансов. Разнообразные группы и объединения, творческие коллективы и театры, редакции и издательства распахнут объятия, старшие коллеги протянут руки для рукопожатия. Появятся поклонники и поклонницы… Однако никто ничего серьёзного на этом этапе не предложит. Опытные и мудрые будут ждать следующего шага.

А вот второй шаг будет делаться в совершенно других и новых условиях, чем первый. Прежде всего он будет делаться при пристальном внимании извне. Этого шага уже будут ждать. Ждать будут критики, коллеги, объединения, театры, издательства и, конечно же, поклонники. Ждать будут все с нетерпением, но скептически. Ждать будут с уже заготовленным мнением, оценкой и даже концепцией.

Во время работы над вторым своим произведением, над вторым своим шагом, художник будет испытывать сильнейшее давление этого самого ожидания. Многие и многие не выдерживают и ломаются, желая угодить, желая оправдать это самое ожидание… Желая понравиться ещё больше, чем в первый раз. Желая подтвердить своё право на успех и на свою жизнь в искусстве.

Однако, если автору первого шага удалось справиться с давлением ожидания, страхами и желанием угодить… если у него получится сделать второй шаг самостоятельно и уверенно… дальше всё равно будет очень трудно!

Чем сильнее, выразительнее, глубже, мастеровитее и ответственнее будет шаг второй, чем он будет более зрелым и серьёзным, тем громче будет всеобщий вой. Вой критиков, поклонников и иже с ними. Они взвоют, они исполнят заранее готовую песню, которую пели многим и многим: дескать, тот, кого мы сразу полюбили за искренность, безыскусность и чистоту, за наивность, если хотите… Он взял и не оправдал нашей влюблённости и очарования. Он оказался пустышкой, случайно сделавшей милое и приятное произведение… Или они скажут, что начинающий художник пошёл на поводу у моды, у публики, у власти… Или что он, оказывается, просто подглядел и подслушал то, за что его приняли в объятия. Да мало ли что скажут!

Все эти претензии известны. Они обрушивались на многих и многих. Мало кто выдерживает такое! Многие рухнули после второго своего шага под свалившейся на них тяжестью неприятия и хулы. Они просто не поняли, почему те люди, которые совсем недавно восхваляли их, теперь воротят от них нос или злорадно обсуждают случившийся с ними провал. С каким искренним изумлением молодые художники, совершив второй свой шаг, читают в газетах злобные пасквили по поводу своего нового деяния, написанные теми, кто в этих же газетах совсем недавно возносил их до небес.