Виктор Бычков - Варькино поле

– Во-о-он, сколько хороших, крепких мужиков в округе. Не дай в себе сгнить бабе нерожалой. Роди от кого ни то… Я бы и подсказала мужика, надоумила бы тебя, как и что…

– Грешно это, мама, – всегда отвечала Алёна, и смотрела на свекровь отрешённо, как на постороннего, чужого человека. Нехорошо смотрела, недобро.

– Да какой же это грех?! – в отчаянии шипела Евдокия. – Это благодать Господня, когда ребятёнок в тебе зародится, зашевелится. Это ж… это ж… Года-то твои бегут, окаянные. Ещё немного, и всё, шабаш! И захочешь, да не сможешь. Бабий век короткий. Не теряй время, дурёха!

– А как я Пете в глаза глядеть буду? С какими чувствами в собственной душе буду вынашивать чужое дитё? Грешно это.

– Ты сначала роди, а потом в душе ковыряйся. Тьфу! – злилась старуха, и на какое-то время оставляла сноху в покое.

Потом, правда, начинала заново. И всякий раз Алёна смотрела на неё как-то недобро, не хорошо смотрела. Поняла тогда Евдокия, что не быть ей бабушкой. Ни-ког-да не быть! Сноха больно праведная. Только, что проку с той праведности? О детях, о своём будущем думать стоит, а не в грехах каятся, тем более, если это и не грех вовсе зачать ребёнка. Когда дитя рождается – это ж праздник! Это ж благодать Господня снизошла на землю в виде дитяти! А уж в любви он зачался, или в грехе тяжком – какая разница. Душа-то его безгрешна.

Правда, не всё так мрачно с ребятишками у сына с невесткой. Видно, они сами тоже испереживались, искали выход. Нашли.

Петя подходил как-то на той неделе к матери, говорил, что решили они с Алёнкой после Троицы съездить в приют для малюток, что в самом Смоленске. Поглядеть, мол, что там да как. Благословила Евдокия сына. Пусть так будет. Всё ж таки, богоугодное дело собрались совершить.

Ну, да Бог с ними: и с невесткой с сыном, со внуками. Как-нибудь жили бы и дальше. Да только стали доходить слухи до Варькиного поля, что в Санкт-Петербурге смутой взялась столица, взбунтовался народ. А потом это же буйство докатилось и до Смоленска, до уезда. Молили Бога, чтобы только без крови людской. Лад с ней, с землицей собственной, с хуторком на Варькином поле у озерца. Да лад со всем. Только бы не озверел народ, людьми чтоб остался. Ценнее жизни человеческой нет ничего, старуха это твёрдо знает.

Третьего дня как чувствовала, взяла икону Божьей Матери, трижды обошла хозяйство, просила Всевышнего уберечь семью от напастей, от злых людей. Не уберёг… То ли не ту молитву читала, то ли её грехи тяжкие не уподобили Господа Бога ниспослать милость Господнюю? Кто его знает.

И вот сейчас…

Старуха очистила в землянке угол от пыли, снова водрузила икону на прежнее место, где она висела с момента появления семьи Храмовых на Варькином поле, поправила, а затем и зажгла лампадку, встала на колени, принялась молиться.

Надо было ещё после молитвы поковыряться, полазить на пожарище: может, чего и осталось? Посуда, ещё чего? Сразу не решилась: зола горячая, да и угли ещё не остыли, не погасли. Главное, пусть пройдёт немножко времени, чтобы душа поостыла, пообвыкла чтоб… Вот и молилась бабушка Евдокия, отбивала поклоны Господу Богу, просила помочь выстоять в лихолетье, сохранить жизни родным и близким людям и самой набраться сил душевных и телесных.

Старуха наклонилась в очередном поклоне, когда услышала сквозь открытую дверь в погребе выстрелы. Да не один. И топот копыт услышала. Может, сынок убегает? Вырвался от недобрых людей да к дому поспешает, укрыться чтоб?

Евдокия выбралась на поверхность, скоренько побежала вокруг озерца: там дорога в Дубовку, оттуда выстрелы и топот.

Она успела увидеть, как конь взвился на дыбы, обрушился на младшего конюха из барской конюшни Ивана Кузьмина. Знала хорошо старуха этого человека, семью его хорошо знала. Завистливые людишки и лодыри. Услышала предсмертное ржание коня и крик мужчины предсмертный услышала тоже. Жу-у-утко…

Чуть в стороне заметила лежащего на земле ещё одного человека, стоящую над ним женщину.

Побежала туда… Узнала… Ужаснулась видом молодой барыни. Спросила лишь:

– Когда?

Впрочем, догадалась и без ответа, что недавно: свежие раны.

– Кто?

Та снова не ответила, только кивнула головой в сторону коня и конюха.

– Господь покарал нечестивца.

Старуха сейчас поняла, что произошло в Дубовке, и перестала удивляться появлению толпы мужиков утром у них на хуторе. Она уже вообще перестала удивляться. Значит, без Храмовых смуты не делаются. Обязательно они должны пройти, коснуться, пронзить своим жалом тела и души их.