Игорь Сахновский - В тему

Где ещё, кроме пляжа, ты будешь, лёжа на спине, смотреться в синюю перистую высоту с таким отважным произвольным допущением, что это не высота, а наоборот – страшная, бездонная глубина? И тебе уже конкретно хочется туда. И ты уже плавно планируешь – не в смысле служебной планёрки, а как планёр на восходящих тёплых потоках… Значит, так. Пикируем аккуратно, минуя свору горластых чаек. Погода лётная. Курс на зюйд-вест… И вдруг самый близкий твой человек, лежащий рядом, длинненькой нежной ступнёй тихо-тихо трогает тебя там, где ещё в принципе не ступала нога человека. Дескать, ты куда без меня полетел??

Вечером, накануне обратного перелёта, волна с отливом уходит в открытое море. Ну, типа, прощай, свободная стихия!.. Но стихия абсолютно отрешённо взирает на случайных, заезжих людей, поскольку ей некогда – она дико занята своим тяжким глубоководным делом. И при виде этой грандиозной работы как-то стрёмно – жаловаться на судьбу или сочинять себе сладкие чувства, быть романтически несчастным и питаться подножным кормом. Ты ведь не конь педальный, так ведь?

Это случилось на тех ещё Играх, куда съезжались все уважающие себя древнегреческие дяденьки, прекратив ненадолго сражаться и ваять шедевры. Практически всё мужское население страны. Женское туда не звали.

Подозреваю, самый крутой спортивный форпост уже тогда занимал комментатор. Такой очень специальный человек. Всё видел, всё знал. Типа нашего Котэ Махарадзе. Но по фамилии Плутарх. Почти все нормальные дамы равнодушны к футболу. Но миллионы нормальных дам обожали слушать Котэ Махарадзе. А послушай они Плутарха – вообще тронулись бы умом!

И вот на этой Олимпиаде в один острый момент все присутствующие – все до единого! – вскрикнули. Не могу точно сказать, отчего они вдруг так разорались. То ли колесница-фаворитка очень позорно гикнулась в первом же заезде по Формуле-1. То ли метатель жёсткого диска чересчур жёстко метнул его не туда… Врать не буду. Но вскрик был ужасной громкости. И в эту секунду все птицы, какие были в небе, замертво упали на землю. Рухнули прямо как туча мокрых тряпочек. Большинство олимпийцев этого даже не заметили.

Но Котэ Махарадзе, в смысле, Плутарх всё видел, всё знал. Не покидая своей комментаторской ложи, он задался ключевым спортивным вопросом: почему птицы упали? Вдумчивые комментаторы любят рассуждать вслух, как бы наедине с собой.

– Так… – думает он вслух. – Предположим, у птиц очень нежные уши и тонкая душевная организация. Но ведь это ещё не повод, чтобы хором валиться на землю, правда?… Обратите внимание! На арену выходят многоборцы. Им дозволены зажимы и захваты, удары коленом, локтями и выкручивание суставов. Но запрещено царапаться и кусаться. Я сильно сомневаюсь, что вон тот кудрявый фессалиец обойдётся без кусаний. Гляньте на его зубы!..

После рекламной паузы:

– Смотрите, что творится в олимпийском бассейне! Виновник сенсации – пловец Джонни Вайсмюллер. Жаль, вы не видите его лица – он рыдает от счастья. Особо нетерпеливые пусть идут в синематограф, на фильму «Тарзан», где Джонни играет одноимённого человека-дикаря… Мне всё же не хочется думать, что эти небесные созданья пали наземь и погибли от разрыва сердца. Ну какого чёрта они упали!..

Иногда комментатор замолкает, чтобы глотнуть кефира или некорректно закурить. Эти паузы невыносимы, как сто лет одиночества. Как зима тревоги нашей.

И вдруг он говорит тихим срывающимся голосом, от которого мороз по коже:

– Ребята, это невозможно. Так не бывает. И я это видел своими глазами. Минуту назад Боб Бимон прыгнул на восемь девяносто. Вы не ослышались. На восемь, ребята, девяносто!.. Жаль, вы не видите его лица – он целует землю. Кузнечик, блин, чернокожий. Нет, я не вынесу. Я просто охренел. Он перепрыгнул через нашу, блин, мечту. Ну хорошо, извините… Давайте уже рассуждать по-научному. Птицы в полёте опираются крыльями о воздух, как о натянутый шёлк. Это хрупкая субстанция. От нашего грубого крика она порвалась, в воздухе образовались дыры – птицы потеряли опору и ухнули вниз!..

Иногда он смотрит на часы. Не потому что спешит. Но ведёт хронометраж геройства.

– На моих часах секундная стрелка перевалила за циферблат. Мировой рекорд Роберта Бимона держится одиннадцать лет. Семнадцать. Девятнадцать. Боб успел уйти из спорта и, кажется, от супруги. Кончилась холодная война. Умерли три генсека. Рекорд всё держится. Двадцать один год. Двадцать три. Больше нет СССР. Так. Разбег начинает Майк Пауэлл. Толчок!.. Обалдеть. Восемь девяносто пять. Спокойно, ребята! Теперь можно выпить чаю.