Виктория Токарева - Так плохо, как сегодня (сборник)

Книжная ярмарка похожа на муравейник с муравьями. Ручейки муравьев текут туда-сюда, от одного стенда к другому. В отсеках громадного павильона – встречи с писателями, очереди за автографами. Яркие обложки книг. Представлены все страны. Все языки.

В русском отсеке выступает Сандрик. Сегодня он Александр Григорьевич. У него большая голова, где размещены его большие знания. Я легко узнаю в нем того самого, рыжего, с которым Маша (дочь Эммы) закрутила курортный роман. Он мало изменился, а его восходящая звезда взошла и прочно укрепилась на литературном небе.

Голос Сандрика высоковатый и завораживающий. Он только начал говорить, а человеческие ручейки потекли в наш русский отсек, и через пять минут уже негде яблоку упасть. Он зазывает народ, как заклинатель змей своей волшебной дудочкой. Люди еще не понимают, о чем он говорит, а уже идут, идут…

Мое поколение богато великими людьми. Они еще живут среди нас, а уже известно, что это – гений. И не надо дожидаться его смерти, чтобы это понять. Понимают ли они сами свое значение? Может быть. Пушкин ведь понимал.

Я преклоняюсь перед гениями. Я их вижу, чувствую и многое прощаю. Что позволено Юпитеру, не позволено быку.

Мне полагается выступить. Иначе зачем я здесь…

Общих слов я не люблю, поэтому рассказываю конкретные вещи. Я не буду пересказывать свое выступление. Помню только, что мне самой было интересно. Не скучно. А значит, не скучно и другим. Лица людей были приподняты и готовы к улыбке.

После выступления ко мне подошел Его Высочество князь Голицын. Ему девяносто шесть лет. Он живет в Швейцарии. Высокий, стройный, худой, как засушенная ветка. Очень красивый.

Его Высочество благодарит меня за выступление. Я смущена и, чтобы скрыть смущение, делаю ему комплимент.

– Как вам удается сохранять физическую форму?

– Я мало ем, – отвечает Высочество. – Обед – только йогурт. Вторник сексуальный день. Я вызываю девушку по телефону. Раз в неделю.

Я молчу. Мне неудобно развивать эту тему.

Можно полноценно жить и в девяносто шесть лет. Главное – быть живым. И нет ничего важнее жизни.

Выставка продолжалась неделю.

В день закрытия нас пригласили на банкет. Еда была дешевая, невкусная, салат плохо промыт или не вымыт вообще. Все кончилось тем, что я жестоко отравилась и не спала всю ночь. Жучка всполошилась и приволокла мне бутылку водки для дезинфекции.

Когда я наутро вышла из номера, делегация заподозрила, что я алкашка. Бледная до зелени, угрюмая, с бутылкой в руке.

Так окончилась моя книжная ярмарка.

Я вернулась из Швейцарии в Москву.

Впечатления улеглись. Я стала забывать Женеву и Женевское озеро. А что их особенно помнить? У нас своя жизнь, у них своя. У нас американские горки: вверх – вниз, у них – застой благополучия.

Неожиданно мне позвонила Полина Жук.

– Я хочу к вам приехать, – сказала Полина. Мне хотелось спросить: зачем? Но я воздержалась.

– Ты на машине? Я далеко живу, – предупредила я.

– Не имеет значения. Я хочу вас видеть.

– Я тоже хочу тебя видеть, – созналась я. – Приезжай. Пиши адрес.

Полина приехала на другой день.

Она привезла мне в подарок свой альбом фотографий. На мелованной финской бумаге – пейзажи, портреты. Дух захватывает от красоты и тайны. В эту тайну можно проникнуть только с помощью таланта.

В старых лицах просвечивают молодые, и становится понятно: жизнь непрерывна.

Мы сели обедать.

– У тебя есть мастерская? – спросила я.

– В том-то и дело…

Полина рассказала свою печальную историю, довольно типичную для интеллигенции.

Жить не на что. Она сдала свою квартиру, а сама переехала в мастерскую. Но мастерскую отбирают, поскольку закончился срок аренды.

– Какой выход? – спросила я.

– Приватизировать мастерскую.

– А от кого это зависит?

– От мэра.

Я догадалась: Полина хочет, чтобы я позвонила мэру. В этом цель ее приезда.

– Я нового мэра не знаю. Он меня тоже, – объяснила я.

– Веля знает. Веля пообещал, что попросит. Он уже записался на прием. Его примут через неделю.

Значит, цель визита – не мастерская. Тогда что? А может быть, ничего. Просто соскучилась и приехала.

Общение тоже роскошь, своего рода бриллиант, особенно общение близких по разуму и жизненному восприятию.

Мы выпили. По телу разлилась благодать и полное спокойствие.

Полина рассказала, как от нее ушел первый муж. Он был моложе ее на десять лет.

– К молодой? – спросила я.

– На десять лет его моложе.