Михаил Юдовский: Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– Шо, Немка, дает теща прыкурыть? – сочувственно спрашивал Вася.

Нема лишь безнадежно махал рукой, а из окна второго этажа высовывалась растрепанная голова бабы Фиры.

– Я таки сейчас всем дам прикурить! – сообщала голова. – Сейчас тут всем будет мало места! Нема, что ты застыл с этим горшком? Забыл, куда с ним гулять? А ты, Вася, не морочь ему голову и не делай мне инфаркт.

– Та я шо ж, баба Фира, – смущался Вася, – я ж так, по-соседски…

– Ты ему еще налей по-соседски, – ядовито замечала баба Фира, – а то Неме скучно с остатками мозгов.

– Фира, – миролюбиво вмешивался пожилой сапожник Кац, – что ты чипляешься к людям, как нищий с Межигорской улицы? Дай им жить спокойно.

– Лева, если ты сапожник, так стучи по каблукам, а не по моим нервам, – отрезала баба Фира. – Нема, ты еще долго будешь там стоять с этим горшком? Что ты в нем такого интересного нашел, что не можешь с ним расстаться?

Нема вздыхал и отправлялся с горшком по назначению, а Вася крутил головой и говорил:

– Не, хорошая вы женщина, баба Фира, а токо ж повэзло мне, шо нэ я ваш зять.

– Ты таки прав, Вася, – кивала баба Фира. – Тебе таки крупно повезло. А то б ты у меня уже имел бледный вид.

Вася был в чем-то похож на Нему – такой же огромный и, в общем-то, незлобивый. Пять дней в неделю он был мил и приветлив со всеми и заискивающе нежен со своей женой Раисой. Но в пятницу с последними крохами рабочего дня что-то в нем начинало свербить, и он, распив с коллегами-грузчиками парочку законных поллитровок, возвращался домой, и тогда тихий дворик оглашался звериным ревом и бешеной руганью. Вася с налитыми кровью глазами и какой-нибудь тяжестью в руках гонялся за женой Раисой, а та, истошно вопя, бегала от него кругами.

– Падла, подстилка, деньги давай! – ревел Вася.

– Ой, люди, ой, спасите, убивают! – причитала на бегу Раиса.

Соседи, привыкшие к этим сценам, неторопливо высовывались из окон.

– Вася, что ты за ней носишься, как петух за курицей, – с упреком замечал сапожник Кац. – Вам непременно нужно устраивать эти игры на публике?

– Молчыте, Лев Исаковыч, нэ злите меня, – пыхтел Вася, – а то я ей так дам, шо вам всем стыдно станэ.

Во дворике, как и на всем Подоле, русские, украинцы и евреи на удивление мирно уживались друг с другом, и Лева мог урезонивать Васю без риска услышать в ответ кое-что интересное про свою морду. Но утихомирить разбушевавшегося грузчика умела лишь баба Фира. Выждав необходимую паузу, она, словно долгожданная прима, высовывалась наконец из окна и роняла своим зычным голосом:

– Рая, у тебя совесть есть? Почему твой муж должен за тобой гоняться? Если ты его так измотаешь с вечера, что из него ночью будет за мужчина?

– От умная женщина! – задыхаясь, восторгался Вася. – Слышишь, гадюка, шо тебе баба Фира говорит?

– А ты молчи, цедрейтер коп! [13] – напускалась на него баба Фира. – Совсем стыд потерял! Нет, мой покойный Зяма тоже был не ангел, но если б он взял моду каждые выходные устраивать такие скачки, так он бы уже летел отсюда до Куреневки.

Наутро Вася с виноватым видом появлялся в квартире Вайнштейнов-Гольцев.

– Баба Фира, – потупив глаза, бормотал он, – вам почыныты ничего не надо?

– Васенька, ну что за вопросы, – отвечала баба Фира. – Ты что, забыл, какое сокровище здесь живет? Нема умеет только обивать чужие двери, а дома руки у него начинают вдруг расти из другого места, и он не может забить ими гвоздь.

– Мама, прекратите уже эти разговоры, – раздавался из комнаты голос Немы. – Имею я в субботу право на законный отдых? Сам Господь Бог…

– Он вдруг о Боге вспомнил! – качала головой баба Фира. – Нема, почему ты вспоминаешь о Боге, только когда в субботу нужно что-то сделать? Если бы люди поступали по-божески остальные шесть дней в неделю, мы бы таки уже имели немножечко другой мир.

Нема мычал из комнаты, что с него и этого мира хватит, а Вася тем временем чинил замок или проводку или привинчивал дверцу буфета – руки у него были золотые, и он охотно и бескорыстно помогал соседям по хозяйству. Вернее, почти бескорыстно.

– Баба Фира… – начинал он, но та немедленно перебивала его:

– Учти, Вася – только румку.

– Баба Фира, – Вася корчил жалобную физиономию, – вы ж посмотрите на меня. Мэни ж та рюмка – шо дуля горобцю.

– А вечером мы снова будем иметь концерт?

– От слово даю – нияких концертов. Шоб мэни здохнуть.

– Ох, Вася, – вздыхала баба Фира, – ты таки играешь на моем добром сердце.

Она доставала из буфета бутылку водки и стакан, наполняла его наполовину и протягивала Васе: