Александр Кабаков - Повести Сандры Ливайн и другие рассказы

– В ограде, – поправил священник.

– В ограде, – поспешно исправился он, – можно даже навес поставить и все складировать… то есть складывать. Вы на закупках в запас много сэкономите, а потом, когда все купите, можно и стройку начинать… Только надо со специалистами сначала посчитать, сколько чего потребуется… И молдавскую бригаду не берите.

– У нас свои строители, – сказал священник, – уж простите, у нас в этом правила отдельные.

Тут N почему-то почувствовал, что от этого человека, чье длинное обтекаемое тело в длинной ровной одежде, испачканной опилками, колыхалось мерно и непрестанно, а глаза при этом смотрели внимательно и спокойно, от этого человека не надо обороняться, потому что, в отличие от всех других известных N людей, этот не станет прорывать оборону и закрепляться на завоеванном плацдарме, ему в принципе все равно, открыты или закрыты границы N – границ этих для него вообще не существует, видимо.

Он приезжал раз в неделю, потом два, постепенно взял на себя всю организацию ремонта. Потом придумал, как оповестить не только окрестных старух, но и нескольких более или менее совестливых московских коллекционеров, что храм открыт и нуждается в иконах. Потом полностью оплатил золочение куполов…

При этом N так и не покрестился, все смущался, как-то невнятно говорил батюшке, что тайно был крещен в детстве, а второй раз вроде бы не годится… И, даже входя в церковь, не осенялся крестным знамением, а только обнажал голову или, поскольку редко ее покрывал, слегка кланялся, как знакомому при встрече.

С трудом, примерно за полгода, осилил Библию, многое пропуская и никак не понимая, что священного есть в бесконечных повторах и поименных перечислениях давно умерших людей. Однако Евангелия перечитывал, так что вскоре запомнил их хорошо и особо помнил разночтения у евангелистов… Однажды, перечитывая Марка, заплакал в том месте, где «давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял», потому что отказался Распятый от обезболивающего уже на кресте, при закатной жаре… Слезы утер, смутившись, хотя был в это время совершенно один.

Впрочем, после этого купил в церкви серебряный копеечный крестик и шнурок, стал носить.

Так оно и шло, покуда он не принял окончательного решения, которое, как все окончательные решения, возникло будто бы само собой, непонятно, в какой именно момент – вот только что еще ничего не определено, а вот уже все ясно, как будто всегда так было. Странно, что не приходило в голову раньше. Настолько все просто, исчерпывающе, окончательно, что по-другому и быть не может…

Но кое-что его смущало.

С этим он сейчас и ехал сквозь дождь, который уже совсем бесновался.

Ворота были открыты.

Священник, косо загораживаясь от струй, несущихся под ветром параллельно земле, черным старым, с изломанной высовывающейся спицей зонтом, вышел навстречу и, как опытный водитель, приглашая и остерегая выставленными ладонями, помог ему запарковаться в ограде.

– Вот, батюшка, – все еще стесняясь этого обращения, прокричал N сквозь дождь, – я на нее, на машину, гендоверенность сделал, а то полностью оформлять – геморрой, а гендоверенность за деньги сделали без проблем…

Он совсем смутился от того, что говорит такими отвратительными словами, но другие как-то забылись.

– И еще вот что, – спешил он, – там средства… в общем, тремя траншами на реквизиты, которые вы дали…

Они уже стояли на паперти, под крышей.

– И еще вот, – наконец осмелился он сказать главное, с чем ехал, – я насчет своего решения… Понимаете… батюшка, я ведь это решил… ну, только для себя… то есть никакой жертвы в этом нет, понимаете?.. Я просто спрятаться хочу, спастись… А то ведь достало все.

– А вы не думайте, – священник улыбнулся, – вы не думайте ни о чем, вот и все. Спастись хотите? Ну, и правильно. Всегда люди в храмах от мира спасались, а если от мира не спасешься, душу-то трудно спасти. Я вот тоже только здесь и спасся. Знаете, кем я был? Ой-е-ей!.. На флоте когда-то служил, кавторанг, представляете, бригада ракетных катеров… Ну, да что ж теперь говорить. Будем вместе спасаться, а? Минуту прожил без греха, вот и спасение… Там ваша комната, мы вчера туда поставили мебель кой-какую, хотите посмотреть?

Священник открыл узкую створку справа от больших церковных дверей, и N заглянул внутрь. Он увидел кровать с ободранными деревянными спинками, фанерную тумбочку, раскоряченный стул в рваной обивке и гардероб с косо отворенной дверцей. На стенке висел древний дачный литой рукомойник с пипкой, под ним на табуретке стоял зеленый эмалированный таз. И только темная до неразличимости икона в углу отличала помещение от обычного номера в райцентровском доме приезжих.