Александр Кабаков - Повести Сандры Ливайн и другие рассказы

А N к тому времени имел не менее прочную репутацию одаренного, но не слишком, старательного, но не сверх меры, вполне приличного специалиста и доброго малого с единственной слабостью – по женской части. Пил, как все, но не больше и без скандалов. Любую работу делал быстро и хорошо, но всем было понятно: не в работе его счастье. Впрочем, женщины, имевшие основания судить, считали, что счастье его и не в женщинах: вроде бы и готов в любую минуту и почти с любой, но без приложения особых усилий, по обстоятельствам. Да N и сам не совсем понимал, в чем его счастье, а твердо знал только одно: и не в счастье дело.

Они были знакомы, но не более того – разница в возрасте и, главное, в образе жизни мешала сближению. Приятельствовать начали лишь на заре новых времен, когда выяснилось, что оба готовы к тому, к чему мало кто был готов.

Вдруг обнаружилось, что Y способен быстро и толково разобраться в бесчисленных документах, необходимых для создания кооператива, понимает, что такое платежка, и вообще умеет обращаться с деньгами большими, чем мэнээсовская зарплата – хотя прежде и ее-то пропивал за неделю.

А N оказался сведущ не только в тематике своей лаборатории, но и всего института и сумел выделить в ней то, на что неизбежно должен был возникнуть спрос.

И они объединились, и вскоре научный кооператив «Керосинщик», названный ими так и в честь законченного обоими вуза, и в память о бестолковом пьянстве недавних времен, стал оказывать весьма существенные консультационные услуги тем, кто сумел сбросить ослабевшую руку власти с нефтяного вентиля. Организация добычи, транспортировки и переработки…

К середине девяностых Y был не в первой десятке, но и не в последней сотне богатых людей страны.

А N так и остался высокооплачиваемым специалистом – высокооплачиваемым даже по новым меркам, но не более.

«Старый, – сказал ему однажды Y, – знаешь, почему у меня бабла до хера, а у тебя так себе?»

N молчал с обычной своей, несколько кривой и поднимавшей брови уголком усмешкой, ожидая от Y ответа на риторический вопрос.

«А потому, – как всегда, проглатывая окончания слов и слегка картавя, закончил Y, – что я и хочу до хера, а ты так себе! Всосал?»

N не обиделся – слишком давно они знали друг друга, чтобы обижаться на правду. Тем более что Y, несмотря на такое тонкое понимание равнодушной натуры своего приятеля и служащего, платил ему хорошо и помогал всегда, когда требовалось.

В Германию жену N отправлял тоже Y. У самого N тогда с деньгами было не очень – только что купили дом, слишком дорогой по его доходам, а тут как раз ударил кризис, так что отдать Y долг за первый год пребывания жены в больнице N смог нескоро.

И вот, когда американцы сгинули, Y вызвал его и, глядя прямо в лицо круглыми, карими с рыжеватым оттенком глазами, предложил уйти.

«Бабки на выход получишь, – сказал Y, – какие тебе положены, и давай, вали».

N так и стоял у двери, не успев сесть, хотя всегда садился, не дожидаясь приглашения.

«Ты, сука, – тут Y заорал, как обычно орал, матерясь, – меня тоже хотел кинуть, как бабу свою! Но меня ты хер кинешь, понял?! Ты, предатель сраный, ты пожалеешь, я тебя теперь достану до конца, ты мне теперь враг!»

Было похоже, что, вопреки своему правилу, Y крепко выпил в рабочее время.

N вышел, не ответив.

Заявления N не подал, и все продолжалось, как будто и не было этого бешеного, полного истинной злобы крика.

N понимал, что случилось с Y, – слишком много и тесно Y в последние десять лет общался по делам «банды» с настоящими бандитами, а у этого народа не было более страшного обвинения, чем предательство. Они находились в постоянном состоянии войны друг с другом и с миром вообще, а на войне нет ничего ненадежнее союзничества и опаснее предательства. Обычную хитрость и прямой обман могли простить, отчаянная драка могла завершиться разумным миром, и противники возобновляли вполне нормальные отношения – но предавший союзник, и особенно друг, переходил в разряд вечных кровных врагов и подлежал уничтожению при любой возможности.

Конечно, следовало бы уйти и найти какой-нибудь другой источник денег, но N не решался. Время – да и возраст – были уже не такие, чтобы начинать свой новый бизнес, а ни в одну команду не возьмут: история ссоры с Y уже, естественно, была всем известна, и крики Y известны дословно, как становилось каким-то образом известно все, что происходило в башне. Предателей, сливавших информацию, Y регулярно грозился найти и истребить, но без результата… И никто не возьмет на работу, да еще в руководство – а не в руководство тем более, да и N не пойдет – человека, которого Y объявил личным врагом. Не то чтобы Y боялись, но считались с ним, справедливо признавая деловой дар, да и вообще – кому нужен лишний геморрой? Хоть бы речь шла о каком-нибудь выдающемся персонаже, а то – ну, специалист, ну, хороший специалист, ну, мужик вроде добрый и порядочный – так что? Да и насчет порядочности… Может, зря его предателем Y назвал, а может, и не зря…