Владимир Дэс: Зелёное пальто

Хорошие ребята были из Анголы.

Постоянно просились с нами в баню, хотели отпарить свою черную кожу добела. Это я как-то сказал, пошутив, что русские раньше тоже были черными, но березовыми вениками в бане отпарились добела. И они поверили.

Как верили всему, чему их учили в СССР.

После третьего курса меня и еще четырех студентов отправили на двухмесячную практику в Ригу. Руководитель нашей практики принял нас в своем кабинете, ощупал наши мышцы, осмотрел зубы и отправил в Юрмалу, к себе на дачу. Полоть и копать грядки на его огороде.

А поскольку Юрмала была курортной зоной с огромным количеством ресторанчиков и скучающих девушек, мы возражать против такой повинности не стали.

Вначале обошли все ресторанчики.

Потом познакомились с девчонками – патрульными ГАИ. Они съезжались со всего Союза, убегая от несчастной любви в рижский спецбатальон, единственный в стране, куда принимали девушек.

И на всех перекрестках Риги стояли элегантные регу лировщицы, в юбочках и пилоточках.

В выходные, свободные от сельхозработ на даче, дочь руководителя практики, коренная рижанка, устраивала нам, практикантам, экскурсии по их красивому, древнему городу.

Начинала она с центра Риги от памятника Свободы.

У него она произносила длинные патетические речи.

О свободе малых народов и о русских, душивших эту свободу.

О проспекте, который сейчас называется именем Ленина, а ранее назывался Гитлер-штрассе.

О тех инородцах, которые приходили в их красивый город и переименовывали их улицы.

От столь длинного и туманного предисловия экскурсанты скучали и расходились, кто куда.

Оставался один я.

Она невозмутимо продолжала для меня одного эту познавательную речь. А затем, не спрашивая, вела меня в огромную рижскую коммуналку, к своей подруге. Подруга, как правило, ждала нас уже в пеньюаре.

Позже я узнал, что у них, коренных рижанок, было принято делиться друг с другом нами – русскими дикарями.

Во время любви они разговаривали между собой только по-латышски, явно не считая нас, варваров, разумными существами.

Дикари и есть дикари.

Хотя, как я понимал в конце каждого секс-сеанса, мы, дикари, все же были неплохи в постели.

Когда закончилась практика, я вез домой в портфеле бутылочку рижского бальзама, в кармане зеленого пальто открытку с видом Домского собора, перепачканную поцелуями веселых девушек ГАИ, а под зеленым пальто – венерическую болезнь от чопорных коренных рижанок.

На последнем курсе я успешно излечился от последствий рижских любовных похождений, потерял открытку с наивными поцелуями юных гаишниц и уже стал упаковывать свое зеленое пальто для дальнейших подвигов во славу Отечества. Но перед самым распределением нам вдруг назначили лыжный кросс в двадцать пять километров.

Может, кому-то эта дистанция и могла показаться смертельной, но только не мне. Я был уверен на все сто процентов, что с кроссом у меня проблем не будет.

И не было бы.

Но именно накануне забега ко мне подошел мой университетский друг и попросил помочь перевезти мебель своей знакомой, заведующей детским садом, со старой квартиры на новую.

Ему я отказать не мог.

Мы с ним подружились еще в момент сдачи вступительных экзаменов. Он, как и я, уже отслужил в армии, только не ВДВ, а в морской пехоте. Это тоже вроде десанта, только на море.

У него был нагрудный значок «За дальний поход», и это дало ему право, как и мне, поступить в университет вне конкурса.

Отец его был героем Великой Отечественной войны и занимал должность первого секретаря райкома в одной из северных областей. Во времена хрущевского кукурузного бума [10] убежденный партиец пытался, исполняя решение партии, засеять кукурузой весь свой район. За что был снят, но уже во времена брежневского «застоя» [11] .

Из-за этих папиных инициатив друга в школе недолюбливали и дразнили «райком, исполком». А учительница по каждому поводу и без била указкой по голове.

Несмотря на эти побои, память у него была великолепная, он наизусть знал «Евгения Онегина» и все произведения Пушкина.

Кстати сказать, мама его прекрасно говорила на трех языках. Она довольно долго прожила в Париже с первым своим мужем, художником. Поэтому у себя в доме, куря папиросы, со всеми гостями разговаривала пофранцузски.

Казалось бы, моему другу была прямая дорога в МГИМО, но однажды, повздорив с родителями, он ушел назло им в армию.

А после армии, уже из упрямства, не стал поступать в МГИМО. Но и в политех тоже не пошел.