Геннадий Степанов - Оглянись, незнакомый прохожий…

Тут, гремя бортами, подрулил пятьдесят первый ГАЗон и из него выскочил Володя Ткач. Я внутренне напрягся.

– Ладно, не дергайся! – с улыбкой изрек Володя. – Надо было тебе денек дать отдохнуть с дороги, да койка только ночку свободной была, и то спасибо Мишке. Щас поедем за кроватью и матрасом на склад и потом на постой тебя определим вот к этому ветерану. А? Не передумал, дед?

Старик, наконец, оторвался от газеты:

– Нет-нет, Володь, не передумал, и бабка моя будет рада. Ведь вот, Володь, что пишут-то: милитаристы проклятые совсем обнаглели…

– Некогда, дед. Потом свою политинформацию проведешь. Мыкола, поихалы, чого чикаешь? – сказал Володя трактористу, внезапно переходя на украинский.

– А я шо, так я ж ни шо, я вжеж зараз газу до отказу и скиростив усе сразу.

Все засмеялись и рассредоточились кто куда. Тетка в халате села к Володе в машину. Я к Миколе в трактор. Дед помахал нам газетой и поковылял, по всей видимости, радовать бабку тем, что я еду к ним на постой. Затем мы погрузили на тракторную телегу кровать с панцирной сеткой и матрас, отпущенные нам со склада теткой в синем халате, и поехали по направлению к дедушкиным хоромам. Проехав по селу, я увидел много нового. Во-первых, нам попался магазин, одноэтажное здание из кирпича-сырца, побелёное и уже местами облупившееся. Из магазина вышла группа молодежи и среди них была моя старая знакомая Лиля. Завидев меня, она улыбнулась и помахала мне рукой. Я ответил тем же.

– От гарный хлопец! Не успив приихаты, вже Лильку, нашу завклубом, закадрить успив. От казак так казак, не будь я Микола Мрыль! – заржал Микола.

– Мрыль.

– В каком смысле?

– Так цеж моя хвамилыя.

– Генка.

– Ни-и-и, так не годится. Генка, это когда дивчин хороводить, а у нас по батьке.

– Геннадий Александрович, – поправился я.

– От це другое дило, – резвился Микола.

Дальше нам попались посадки, обнесенные невысоким забором. Это были в основном липы и березы, только не шибко большие и несколько уродливые. Но все же какой-никакой парк. Посредине посадок стояло, наверное, единственное в селе здание о двух этажах. Вывеска над входом гласила «Дом культуры». Тут, видимо, Лилька и работает, подумал я. Рядом стояла баня.

– Микола, глянь, сразу помылся – и в клуб.

Развеселило меня это соседство. Но Микола не ответил. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, а, вернее сказать, на глубокую колею в грязи, по которой бежал поросенок и не мог никуда свернуть, слишком колея была глубокая. Наконец поросенок нашел местечко поудобнее и выскочил из колеи.

– От, бисов сын! – ругнулся Микола.

Дальше по улице с однообразными серыми домиками и редкими одинокими кустарниковыми насаждениями мы подъехали к домику, отличавшемуся от всех. Домик этот был сложен из белого силикатного кирпича с прослойками узоров из красного. Аккуратный покрашенный палисадник. Кругом цветы и, главное, самое главное, о чем я упустил сказать – телевизионная антенна на крыше. На других домах антенн не было. Это меня удивило донельзя.

– Микола, а что, у вас тут, телевизоры не смотрят?

– А на шо они нам? Цеж в клубе кино крутят кожны сутки. Телевизор там тоже исты и родиола с пластынкамы.

Володя Ткач еще не подъехал. Видно, еще где-то у него заботы были, и мы решили его обождать. Тут из дома вышел давешний дедок и стал нас с Миколой зазывать в дом. Мы вылезли из трактора, разгрузили кровать и матрас.

– Ну, я поихал.

– Пошли, хоть в дом зайдем для порядку.

– Ни-и-и, ты иди, а я трохи обожду. Другим разом. Век бы туда не заходить! – уже отвернувшись, тихонько пробубнил себе под нос Микола.

– А че так-то? А? Микола?

– Зараз сам все узнаешь, – и Микола почти украдкой перекрестился. Он уехал, а я пошел в дом и, открыв дверь, увидел в полумраке комнаты старуху, одетую во все черное. Она сидела за столом спиной ко мне и жгла гусиное перо над пламенем свечи. Что меня поразило – свеча была черная и горела с треском. Старуха еле слышно что-то шептала.

– Можно войти?

– Уже вошел. Издаля приехал на мою голову, – не поворачиваясь, прошамкала старуха.

– И чем я только князюшку прогневила, что он тебя сразу прислал, а не кого другого?

Я не понял, о чем это она, но от ее слов мне стало как-то не по себе и тут она повернулась ко мне. От ужаса у меня начался озноб…

Лицо старухи было перекошено злобой и одновременно ужасом. Сморщенное, желтое лицо с беззубым ртом, и только два глаза, как два рубина, горели ярким злым огнем. Ужас, почему ужас в ее взгляде? – пронеслось у меня в голове, и вообще я не понимал, что происходит. Почему старуха так меня испугалась и почему частенько нечистая сила так шарахается от меня или ведет себя сдержанно? Мысли путались в голове, но я догадывался, почему. Тут, конечно, стоит внести ясность, иначе все подумают, что у автора «крыша сьехала».