Роман Третьяков - Любовь за деньги. П… роману с Бузовой

– Думаю, ты вправе говорить то, что посчитаешь нужным. Давай позовем Олю.

– Давайте.

– Я позову, – сказал Саша, до этого момента сидевший молча. Он быстро набрал на кнопках мобильного телефонный номер: – Тань, позови, пожалуйста, к нам Бузову.

Через несколько секунд по громкой связи тот же командный женский голос объявил: «Оля, выйди к железному мосту».

Заботливые администраторы в пять минут привели Олю. Она была так же весела и беззаботна, как и полчаса назад. Германовский повторил в той же последовательности свою речь: сначала выключи петлю, потом тираду про депутата, про ролик, про больших дядей, про надвигающиеся выборы. Подготовив ее морально, он зафиналил:

– Мы с Сашей сделали все, что было в наших силах, но Рома должен сегодня уйти.

– Как?! – Оля реагировала вполне адекватно, не бросилась в слезы и причитания. – А нельзя это как-то отложить? Перенести? – Я ожидал слез с первых секунд и очень этого боялся, а тут вполне взвешенная безэмоциональная речь. Она меня сильно удивила. Мне даже сложно было определить, волнуется ли она в этот момент или нет. – Хорошо, тогда мы уходим с ним вместе, – опять же совершенно спокойно сказала она.

– А вот это исключено. – возразил Германовский. – В случае, если вы уходите вместе, вы потеряете все накопленные деньги на депозите, да и не забывай про твое утреннее шоу, им тоже придется пожертвовать.

– Николай Алексеевич, а нельзя на месяц, на два… – Он отрицательно качал головой. – Но восемь месяцев – это же очень много! Это почти год!

– Да, и с этим ничего не поделаешь. Ты можешь сказать, что как пара вы остаетесь. В конце концов, Рома полгода сидел и ждал тебя на проекте. Наверное, просто наступила твоя очередь. Да, и еще… Я обязательно расскажу об этом ребятам. Не всем. Старичкам: Насте, Сэму, Солнцу, Степе, Виктории. Это не будет обсуждаться в кадре, но знать будут все. Уроком будет.

– Но так глупо!.. Рома уходит за наркотики… уж кто-кто, но не он! У нас есть люди, которые в этом плане вообще от рук отбились, – сопротивлялась Оля.

– Да мы обо всем прекрасно знаем, будем принимать меры, но повторяю, что компромата на них нет, а на Рому есть.

– Но как же я? Меня начнут травить по поводу того, что я не ушла за Ромой! Мы сами не раз осуждали тех, кто не уходит за своим избранником, а теперь я останусь! Что люди подумают?!

– Оля, не переживай: люди подумают то, что мы им скажем. Тебя не будут травить, я помогу. – После этих слов продюсера рвение Оли уйди за мной заметно поубавилось. Я ощутил одновременно облегчение и обиду. Облегчение от того, что за периметром выжить мне одному будет легче. Обиду – что она так легко поддалась на уговоры. Возникло дурацкое ощущение, что фразу «Я ухожу за Ромой» она выдавила из себя, внутренне того не желая.

Твою мать! Еще полчаса назад наши отношения мне казались единственным, что останется незыблемым в этой ситуации, и вот теперь я даже в них сомневаюсь. Как быстро все рушится!

– Ну ты как, не против, что я останусь? – повернувшись ко мне с увлажнившимися глазами, спросила Оля.

– Ладно, – я повернулся в сторону Германовского, оставив Бузову без ответа, – хорошо. Николай Алексеевич, но вы же понимаете, что я начну зарабатывать деньги… на своей узнаваемости…

– У канала могут возникнуть вопросы.

– Это не меняет дела. Мне же надо как-то жить.

– Думаю, что после Нового года мы решим вопрос о твоем возвращении либо о зарплате. Я поговорю с каналом, посмотрим, что они скажут на этот счет.

– Ну что ж, раз мы все обсудили, думаю, пора идти упаковывать вещи, – подытожил я.

– Николай Алексеевич, а можно Рома хотя бы до завтра останется? – Умоляла Оля.

– Как?

– Ну он выйдет за ворота, а потом с него просто снимут микрофон… мы тихонько в комнате посидим… последний вечер все-таки… – Оля не выдержала, голос дрогнул, и слезы брызнули из глаз.

– Ну, конечно, можно.

Мы разошлись. Они направились в аппаратную, а мы – в дом.

На Лобном месте все произошло обыденно. Все единогласно проголосовали против какого-то Малхаза. Бородина предоставила слово мне. Я сказал то, о чем договорились с продюсером. Никто из ребят не огорчился, хотя, если честно, мне этого очень хотелось. Скорее всего, никто не поверил в действительность происходящего, может быть, отчасти, потому, что не верили в реальность моего ухода, а может быть, потому, что Оля, пока я говорил, скромно улыбалась.

Меня спокойно, без истерик и причитаний довели до ворот и традиционно крикнули вслед: «Мы счастливы».