Константин Хадживатов-Эфрос: Высота взаимопонимания, или Любят круглые сутки

– От тебя требовалось всего-навсего ее соблазнить, – говорит она наставительно. – Сделать это так, как ты один умеешь, чтобы она Алексея забыла.

– Как это легко, оказывается, – ехидничает в ответ Сосновский. – Забыть! Ты-то пробовала, а? А меня вот черт дернул! Я словно очнулся, когда эту женщину увидел. И теперь я не понимаю, чего Лехе-то не хватает?

– Не будь сволочью! – Галя сердита. – Каждый завоевывает то, что по силам. И я все равно выиграю!

– Интересно будет посмотреть, – Сосновский смеется. – Она надеется и верит ему!

– И не отпускает! – кричит Галя.

– А он не мальчик, он и сам что-то должен решить! – Сосновскому совсем перестает нравиться этот разговор. – Взял бы и не ночевал у нее. К тебе ушел бы. Нет, он, как послушный ребенок, ровно в девять дома. Ты об этом подумала? Что это такое?

Тяжелый вздох Гали заглушает сопение Сосновского.

– Я и сама этого не понимаю. Я думала, что дело в ней! – говорит она. – Теперь вовсе концы с концами не сходятся.

В буфет возвращается Леша, садится снова за стол, берет стакан нетронутого сока и выпивает залпом.

– Ты его все равно не уговоришь, – говорит он Гале. – Этот же, как баран упрется, с места не сдвинуть! – он смотрит на друга и недружелюбно продолжает. – Ну, что тебе-то не так, дружочек?

– Я уже все Гале объяснил, – отвечает Сосновский, – с ней и разговаривай.

Сосновский встает, немного раздумывает и подходит к буфетчице.

– Олеся, – говорит он громко, – прости меня, ладно?

Краснеющее лицо Олеси сверкает победным румянцем и расплывается в принимающей в объятья улыбке.

– Спасибо, Иннокентий, – попискивает она. – Вас прямо не узнать.

Сосновский кланяется ей и, играя глазами, обещает:

– Я должен загладить! Выбирайте день и час!

Он разворачивается, не давая Олесе времени выбрать, и возвращается за свой столик.

– Ну, поговорили?

– Нет, – отвечает Леша, – мы представление твое наблюдали.

– Скажи мне, – Сосновский серьезен, – скажи мне, Леша, а хочешь ли ты того, что делаешь? Может быть, тебе и так хорошо?

– Вот еще судья! – возмущается Леша. – Зачем я тебя тогда вообще просил?!

– А это не ты просил, – Сосновский допивает остывший кофе и показывает на Галю, – это же она просила.

Леша неожиданно теряется, вся его напускная важность сползает, как сгущенное молоко с ложки. Галя молчит, ее сознание соединяет факты и результат, и видно, что она начинает сомневаться в чем-то и в ком-то.

– Что она тебе там наговорила? – Леша все еще пытается быть солидным. – Я бы на твоем месте не верил.

– Я не девушка – верить или не верить, – Сосновский до умопомрачения спокоен. – Это вот Гале вера нужна. Ну не буду же я дружбу-то разбивать.

– Нет уж, – Алексей встает, – что ты имеешь в виду, говори при Гале. Я не боюсь.

– Ладно, ты сам просил, – Сосновский тоже встает. – Первым делом, прости за резкие движения!

Он тут же дает другу пощечину. Алексей дергается, поднимает кулак, чтобы дать сдачи, но останавливается, видя, что Сосновский открыто на него смотрит и не защищается. Галя сидит отстраненно. Она начинает тоскливо подвывать, тихо-тихо.

– Ну, говори, говори, – голос Алексея жесток. – Говори, за что ударил? Раз уж начал, теперь не имеешь права останавливаться! Иначе получишь!

Сосновский чешет нос и, как бы выдергивая нервы друга, тянет паузу до конца.

– Леша, – говорит он потом, – ты же на прошлой неделе с той женщиной расписался же, так?

Галя быстро вскакивает, хочет выбежать из кафе, но цепляется за стол, а Леша успевает схватить ее.

– Не слушай его, – громко шепчет он, – это неправда.

– Да? – всхлипывает Галя. – Покажи паспорт!

– Я его потерял, – отвечает Леша.

Галя пытается вырваться из его рук, ее бьет неожиданная истерика.

– Отпусти ты ее, – просит Сосновский. – Ей же плохо, дурак!

Галя убегает из кафе.

Сосновский и Леша стоят друг против друга и щурят глаза. Буфетчица вся сжалась, наблюдая за ними, она чувствует приближение драки. Алексей вдруг смеется и хлопает Сосновского по плечу, потом садится за стол.

– Ладно, молодец, друг, – говорит он. – Садись, договорим.

Сосновский недоуменно присаживается.

– Не мог же я ей сам сказать, – продолжает Леша, – в конце концов, Бог правду любит! А эта ее придумка с соблазнением…а, ну и хрен с ним! Я все пустил на самотек специально…

Сквозь наступившую дурную тишину вдруг слышится голос буфетчицы, который словно сыплется мелкой щебенкой на крупные волны: