Константин Хадживатов-Эфрос: Высота взаимопонимания, или Любят круглые сутки

Анатолий смотрит в пол и краешком глаза видит здоровенную коленку жены в черном чулке, ему становится что-то совсем нехорошо.

Они выпивают по бокалу. Крепкая жидкость растворяет угрызения совести.

– А если бы ты не выпивал, было бы еще лучше! Вот и родила бы, понимаешь? – осуждающе говорит Тамара.

Анатолий, наливая вино, кивает головой.

– Ну, я же не пьянь подзаборная! Вообще-то я, между прочим, конструктор! Без которого бюро встанет! – говорит он, отпивая из своего бокала.

– Лучше б ты работу нашел, а не в бюро своем сопел! – рассуждает Тамара, заглядывая в мусорное ведро. – Ведро тебе даже не вынести, конструктор!

Их мягкая перебранка длится до конца бутылки, после чего Анатолий чувствует, что ему надо добавить, но не решается, потому что знает, чем это кончится.

– Мы не опоздаем? – слегка повеселевшим голосом спрашивает Тамара.

– Нет, – угрюмо отвечает муж. От желания выпить еще и от нетерпения он начинает злиться.

Полное лицо жены расширяется перед его глазами, намазанные румянами щеки выводят из себя. Желая, но не исполняя желаемое, Анатолий тянет время.

– Ну, пойдем что ли? – говорит Тамара.

– А вот скажи мне, Тамарочка! – немного лебезящим тоном говорит муж. – Вот у вас в суде есть хоть одна красивая баба? Или судят только страшные, чтоб боялись?

Тамара хмурит брови и чуть ведет подбородком в сторону.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она звенящим голосом.

– А то! – кричит Анатолий. – Есть у вас бабы нормальные или все такие тумбы, как ты?

Он тычет пальцем в сторону жены, задевает бокал – тот сразу же падает и разбивается.

Тамара краснеет, подбородок ее гуляет по шее и трясется, глаза сужаются, кулаки сжаты и приготовлены к бою.

Анатолий, увидев изменения в настроении жены, поспешно бежит в туалет, где и закрывается.

– Выходи! – кричит ему Тамара.

– Как тебе только позволяют судить-то? – отвечает муж, сидя в брюках на унитазе и закуривая сигарету без фильтра. – Тебе, которая без сердца! А? Как? Ответь!

Тамара долбит кулачищами в дверь и орет:

– Как ты смеешь мне такое говорить? Пьянь ты чертова!

Анатолий не отвечает.

Тамара садится на кухне, нервы бродят по ее телу и колышут его. Она осматривается и достает из шкафчика под раковиной пакет сока, в котором спрятаны ее запасы вина. Она пьет прямо из пакета.

– Пьянь! – причитает она. – Только выпьет и поносит! Я не имею… Я имею право на все! Я заслуженный человек! Я только по букве закона! А ты?! Бездельник! Двадцать лет – и ни одной лишней копейки! Дети ему нужны! Ты с собой-то разберись!

– А Вика хотела родить! – истошно кричит Анатолий из туалета.

Тамара от этих слов поперхнулась.

– Какая Вика? – закричала она и подбежала к двери туалета и опять забарабанила по ней. – Что еще за Вика?!

– Я пошутил! – испугавшись бешенства жены, ответил Анатолий. – Хотел проверить – любишь ли!

Оба они замолкают, каждый думает о своем.

Молчание длится минут пять. Потом Тамара говорит:

– Вылезай, дурень! Опоздаем ведь!

Выпитое вино еще больше подкрасило ее щеки и успокоило.

– Я тебя трогать не буду. Пошли, а? – зовет она мужа.

Анатолий открывает дверь и опасливо выглядывает. Тамара стоит перед ним и поправляет подпрыгнувшее на бедрах платье.

– Давай еще по стаканчику? – с надеждой спрашивает муж.

Жена неряшливо кивает взлохмаченной головой.

Вечер продолжается…

Утром они находят друг друга лежащими поперек дивана в праздничных измятых нарядах.

Кофе варится медленно. Глаза уже устали следить за кривой улыбкой буфетчицы. Она вроде и не кокетничает, но выставляет вперед лицо, словно подавая себя на подносе. Как будто нарочно медлит. Сосновскому смешно, все женщины превратились для него в один моток старых шерстяных ниток, из которых он устал что-либо вязать из-за своего нетерпения.

– А чего вы здесь не видели? – ехидничает Сосновский. – Я что, так необычно выгляжу?

Буфетчица хмурит левый глаз, и щека ее покрывается морщинами.

– Ну так занимайтесь своим делом! – Сосновский теперь резок.

Кофе подается со стуком о стеклянный прилавок, сахару насыпается меньше, чем положено. Нос буфетчицы подергивается, она что-то еле слышно бормочет.

– Своему мужику будешь так подавать, – грубит Сосновский, – а я так пить не буду!

Странное противоречие нарастает в нем, а от презрительного взгляда буфетчицы вообще раздувается донельзя.