Александр Холин: Ослиная Шура

– Знаешь, женщины, словно дети малые, – парировал он. – И не удивительно, что мужики иной раз теряются от пристрастия незнакомок к разным необычностям.

Шура кивнула головой – ответ ей явно понравился, поскольку девушка сама считала себя конченым циником и ценила это в других. Правда циничность Шурочки происходила, скорее, от слабости, как банальнейшая форма самозащиты, но признаваться в этом, да ещё себе самой! Нет уж, увольте.

Она повернулась к Телёнку спиной и снова принялась вытираться полотенцем. Потом по-кошачьи изогнулась, плеснув волной мокрых волос, которые непроизвольно коснулись щеки Роберта.

– Скажи, нравлюсь я тебе? – снова выпрямилась девица, приняв позу обнажённого манекена.

Мужчина не выдержал откровенного заигрывания: притянул девушку к себе, впился жадным ненасытным поцелуем в губы, пытаясь сломить силу её сопротивления, может, даже притворную.

– Моя! – единственное, что мог прохрипеть он. – И будешь моей. Я тебя никуда не отпущу!

Девушка ловко выскользнула из рук поклонника, подцепила свою хламиду, накинула её и обернулась к Роберту:

– У-у-у, какие у нас глазки! Прямо как у бычка перед любимой красной тряпочкой, – соблазнительница закинула на плечо пляжную сумку и протянула растравленному мужчине руку. – Идём, мой прекрасный рыцарь, твоя Дама Сердца желает поклонения и преклонения. Меня можно проводить до метро или немножко дальше, если хватит смелости. Не возражаешь? Кстати, совсем забыла сказать, меня зовут Александра, Сашенька то есть. Но ты можешь звать меня просто Шурой. Это имя мне нравится.

И она, подхватив Телёнка Роби под руку, потащила его в рассыпающийся многоцветием неоновых огней город к ближайшей станции метро «Молодёжная». Оттуда на метро до дома было ехать всего ничего, а если поймать такси, не больше десяти минут. Для Москвы – это не время. Но девушка любила кататься на метро.

– Похоже, ты не из нашего района? – подняла девушка глаза на нового знакомого. – Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься, – хмыкнул Телёнок. – А что, это имеет какое-то значение?

– Просто я люблю свой район, даже знаю историю Крылатского.

– Историю? Это любопытно.

– Даже очень, – согласилась Шура. – Наше Крылатское когда-то Крылецким именовалось, то бишь, крылечком для забугорных нехристей. И здесь гости дожидались царского благоволения явиться пред светлые очи.

– А ты, похоже, в царском приказе урядником числилась? – весело ухмыльнулся Телёнок. – Или это твоя пра-пра-прародительница?

– Может быть и так, а, может, и не очень так, – подхватила девушка. – Кто ж его знает? Во всяком случае, ты как незваный гость ко мне пожаловал. Вот я и думаю: казнить или миловать?!

– Казнить нельзя помиловать! – откликнулся Роби. – Только исключительно без всякой запятой должно быть написано.

– Так и сделаем, – согласилась девушка.

Шурочка жила во втором этаже фешенебельного кирпичного дома, выполненного по особому проекту особого архитектора, о чём любили сообщать случайным посетителям и друг другу окрестные бабушки. Дом находился возле Киевского вокзала, одним боком своим, глядя прямо на торговый концерн «Европейский», что было довольно далеко от Крылатского, и купаться туда она выбиралась не часто.

Шурочка родилась в западном пригороде, когда этот район ещё не считался Москвой, но и не был уже Крылецким для именитых гостей. Девушку сюда привлекала память детства. Сейчас она жила гораздо ближе к центру, только искупаться там было негде. А водоём Крылатского лучше всего подходил для купания и здесь было довольно тихо.

Соседство же торгового центра и не засыпающего вокзала не могло похвастаться тишиной. Наоборот, Торговый Дом «Европейский» занимал всю привокзальную площадь столицы. И это архитектурное изобретение Зураба Церетели сначала покоробило соседей-художников, но потом примирило всех, хотя бы тем, что площадь Киевского вокзала становилась значимой, постепенно превращалась в реальный центр Москвы, а, значит, и всей нынешней России.

Правда, оставалось всё так же исторически нетронутой Красная площадь вместе с возлежащей в Мавзолее неприкасаемой мумией, которую земля пока ещё не принимала, но торговля неусыпно отвоёвывала жизненно необходимое важное пространство столицы, неукоснительно превращая Москву в Москвабад, огромный грязный международный рынок.

В результате когда-то красивый уникальный город мира неуклонно становился стандартной перестройкой или перекройкой стандартной современной Европы, которая могла похвастаться только украденными из «непредсказуемой» России мыслями и любопытными изобретениями.