Марина Евдаева - Обратная сторона радуги

Тот сдержанно кивнул и поднялся с видом человека, у которого кончились все весомые аргументы.

– Вы не получили согласия невесты.

Рубен улыбнулся:

– Именно за этим я и направляюсь.

– Ребе, – воскликнул пораженный Даниэль, когда Рубен скрылся из виду, – а если Хана даст согласие, неужели вы соедините этого наглеца с ней под хупой?

– Этот мальчик – сын праведницы, я не могу ему отказать. И в одном он точно прав – мы все сейчас должны держаться вместе и не допускать междоусобиц.

– Но он, по крайней мере, должен сначала пройти испытания на знание еврейских традиций.

– Дани, а ты не наблюдательный, разве он их только что не прошел?

– Но вы же не будете отрицать, что он при этом был на редкость циничен.

– Вы двое так напоминаете Шамая и Гилеля… – задумчиво произнес раввин. – Кажется, суп остыл.

Рубен и Хана стояли у водонапорной башни.

– Трубу проложили от пресного озера, которое находится на севере, за сотни километров отсюда. Фрида так рассказывает.

– В Венгрии много озёр, даже не предполагал, что вода где-то может оказаться ценностью. Я когда-то жил неподалёку от Дуная и часто встречал двух старичков, которые сидели с удочками на мосту. У одного была сердитая жена, а у другого плетеная корзинка с красными яблоками, тот их молча жевал, пока его друг ссорился с супругой и не вмешивался, делал вид, что очень занят своим яблоком, хотя наверное, сам ее побаивался. А когда в сорок пятом мне удалось вернуться в Будапешт, я бродил по разрушенным улицам и вышел к Дунаю, разумеется, их уже не могло там быть, но почему-то я этому удивился, я думал, что они всегда там были и всегда будут. Уже потом я понял, что именно меня так потрясло: когда пропадают привычные глазу картины, начинаешь четко осознавать, что случилось что-то непоправимое. А недавно я сон видел: стоит на берегу Дуная не то статуя, не то манекен, а тот старик, которому от жены доставалось, вложил ему в руку красное яблоко и любуется, как на своего друга. Прибежали ребята из кибуца, собрали все яблоки, это тоже прихватили, тогда я взял опавший красный лист и положил обратно ему в руку. А тот рыбак все стоит, смотрит и молчит. Вот такой сон дурацкий…

– Ты так и не нашел свою семью?

– Нашел в списках погибших имена родителей и двух сестер.

– А третья?

– Агнеш? Не было. Надеюсь, она в Палестине, хотя кто теперь знает.

Рубен замолчал.

– О чем ты все время думаешь? – спросила Хана.

– Уже несколько месяцев я постоянно думаю о тебе. Боюсь еще и тебя потерять.

Хана робко погладила его по плечу.

– Рав Фогель согласился обвенчать нас, как только ты будешь согласна.

– Как же тебе удалось его разговорить?

– Я начал с ним спорить, это мне наверное и помогло. А может я ошибался, Бог все-таки есть и решил, наконец, включиться в игру.

– Конечно, есть.

– Тогда самое время поздравить его с пробуждением. И, желательно, посоветовать хорошего окулиста. У тебя никого нет на примете?

– Не надо так говорить.

– А что я еще могу сказать? – Рубен замолчал, собираясь с духом – Хана, послушай, я готов ждать тебя, сколько потребуется, но лишь бы это не оказалось напрасным, поэтому, если я не тот, кто тебе нужен, скажи об этом прямо сейчас.

Вдруг в один миг захлестал ливень, поглотив его последние слова, как это часто случается в самый неподходящий момент.

– Ай! – от неожиданности воскликнула Хана.

– Дьявольщина, – Рубен подхватил хрупкую подругу на руки и устремился с ней к ближайшему укрытию. – Зевсу-то я чем не угодил?

– Ну вот, здесь хорошо, – тяжело дыша, сказал он, забежав в столярную мастерскую.

Хана вдруг развеселилась, это маленькое происшествие показалось ей забавным.

Удивительно, но мастерская, несмотря на

поздний час, не было пуста. Застигнутый врасплох Даниэль быстро накрыл что-то старой газетой.

– Дани, – удивился Рубен, – чего это ты тут изобретаешь?

Не говоря ни слова, Даниэль выбежал под проливной дождь и скрылся из виду.

– Да подожди ты, простудишься ведь, – крикнул Рубен. – Вот дурень!

Хана молча любовалась им.

– Да, – сказала она, наконец, – я выйду за тебя замуж. И сестру твою мы обязательно найдем.

Маленький Рубен окреп и повеселел.

– Скоро мы с мамой замуж выходим, – рассказывал он своим друзьям.

Маму он не ревновал, поскольку отца не помнил, а мамин избранник был ему по душе, это все давно заметили.

С тех пор, как его старший друг медленно пошел на поправку, Даниэль, многому за это время научившийся, оставался помощником пани Шломцион. Однако теперь у него случались и свободные минуты. Декабрь подходил к концу, близилась Ханука. Собрав вокруг себя малышей, Даниэль рассказывал о восстании Маккавеев и о великом чуде спасения, давшем начало празднику. Слушали его с интересом, Даниэль неожиданно проявил и талант рассказчика, и умение находить индивидуальный подход к каждому из детей. Вечерами он по-прежнему уходил в мастерскую, но так никому и не рассказывал, что там делает. А однажды, поднявшись чуть раньше обычного, объявил, что ему надо отправиться в Тель-Авив по делам.