Елена Лактионова - Свободных мест нет. Рассказы советских времен (сборник)

В комнате напротив жила кооператорша – с неохватным задом и маленькой головкой, как у динозавра. Сидела в киоске у вокзала, продавала кобр, переплавленных из прошлогодних дракончиков, и шапочки, сшитые из женских рейтуз. Когда Данилушкин осматривал ее в обтягивающих голубых то ли трико, то ли колготках, в которых она беспардонно щеголяла по кухне, его подташнивало. У нее и в будни, и в праздники всегда был кто-нибудь из гостей-кооператоров, и из высококачественной стереоаппаратуры неслось на всю квартиру:

«Ну что ей еще делать в свободное от кооперации время? – пытался оправдать Данилушкин в свих глазах динозавриху. – Не книжки же читать».

Через стену была кухня. Данилушкин первое время думал, что в стене просто-напросто огромная дыра, халтурно заклеенная обоями – случается такое, – иначе отчего бы это так слышен был оттуда, с кухни, каждый звук? Но Данилушкин простучал всю стену, даже диван отодвинул, – не было дыры. А когда менял старую розетку, рванул болты – вывалился подрозетник с куском штукатурки, и ахнул Данилушкин: дранка, набитая на голые доски. «Деревяшка, – холодея, заключил он. – Св-волочи».

А по утрам, начиная с семи часов, Данилушкин, извертевшись, в жгут свивал простыню и корябал в бессильной злобе обои над головой, потому что одна соседка именно по утрам очень любила отбивные и колотила молотком по доске с мясом от души; а у другой – тарахтели как мотоцикл без глушителя электрические кофемолка и кофеварка; а у кого-то чайник со свистком – и никто к нему прикоснуться не смел, как к чужой собственности, пока хозяйка разбойный призыв его не заслышит из дальней комнаты, затерянной в коридорном лабиринте, и не прибежит, не выключит собственноручно. И у всех именно по утрам ужасно капризничали и не слушались дети, и их, перекрикивая друг друга, пытались окончательно разбудить и сделать наставления. А Данилушкину спать нужно было, потому что всю ночь он стихи сочинял.

И то ли в бреду, то ли в полусне мнилось Данилушкину, что мчится прямо на него разбитной тяжелый состав, но колеса состава не по рельсам катятся, а разухабисто молотят прямо по шпалам, и вагоны бросает из стороны в сторону, и вот-вот они развалятся, и всё это дребезжит и грохочет, и полно орущих людей и детей, а паровоз свистит, обезумев от того, что сейчас на Данилушкина наедет и остановиться не сможет. И зарывался Данилушкин головой под одеяло, и под подушку, но состав страшно и неотвратимо летел и свистел, и по шпалам колотил, и Данилушкин орал что есть силы беззвучно, и в диван вдавливался – чтобы в опилки… чтобы под землю… чтобы насовсем…

А когда первая смена, свое отгремев, отстучав и откричав, разбегалась по государственным учреждениям, просыпалась динозавриха, не спеша собиралась в свой кооперативный киоск, из кухни слушая свою высококачественную:

А когда уходила выспавшаяся из-за природной толстокожести динозавриха с килограммом косметики на лице, оставляла после себя такой аромат «Клема», что его унюхивал даже Данилушкин со своего дивана. И тоска захлестывала Данилушкина, и зубами он поскрипывал, и губы крепко закусывал, потому что духи «Клема» – был его свадебный подарок своей жене, и слишком много было связано с ароматом этого подарка невыносимых и сладостных воспоминаний.

И только успокаивался Данилушкин и задремывать начинал, как из школы возвращались дети… И Данилушкину хотелось застрелиться.

По вечерам соседи поочередно часами висели на телефоне. Аппарат был старый, и все орали, что есть мочи. Поэтому все были в курсе событий друг друга, без дополнительных расспросов прекрасно осведомлены о товарообороте кооператива и сколько в день имеет динозавриха. В оставшееся от телефона время они собирались на кухне, утренние безумства повторялись, но более основательно и продолжительно. Хозяйки готовили обеды, кормили запуганных детей, не забывая при этом перемывать косточки отсутствующих и Данилушкина, и долбили ложками о края кастрюль.

Даже на работе Данилушкин отоспаться не мог, хоть и работал ночным сторожем. Он сам толком не знал, что и от кого сторожил. Их бытовочка находилась под лестницей в полуподвальчике, и всю ночь трубы в этом полуподвальчике то ахали и стонали, то сердито гудели, выли и негодовали, то в бешеной агонии начинали колотиться о стены. И больные нервы Данилушкина срывались, подбрасывало его, чуть задремавшего, на диванчике, и просыпался он в холодном поту и дрожал потом долго нервной дрожью. А утром начиналась непонятная жизнь того, что охранял Данилушкин. Приходил вахтер, Данилушкин домой уходил – куда ж еще?! Но возвращаться ему домой совсем не хотелось.