Станислав Курашев - 14 дней в поезде, который совершенно никуда не идет

Деду 69 лет, его зовут Рудольф, а жену – Луиза.

Такие дела.

Как объяснил дед, родители жены как-то, типа, посмотрели, типа, пьесу Шиллера «Коварство и любовь», и она, типа, их зарубала, и они назвали свою дочь в честь т о й Луизы… (дед, к сожалению, излагал все это куда более литературным языком).

Дед вообще интересный человек. В школе его дразнили Адольфом, и он сменил имя на Роберт (почему – бог знает), а потом, типа, сменил обратно.

Он преподаватель физики, всю жизнь пишет какой-то труд – о мягкой механике твердых тел, и каждое лето сознательно уходит в запой, а потом ложится сюда.

Перпетуум-мобиле.

– То есть ты только летом пьешь? – спросил я.

– Почему? – обиделся дед.

Как выяснилось, в обычное время он пьет, по его выражению, по системе Хемингуэя – тридцать граммов в час: пройдет час – еще тридцать и так далее.

В ожидании нового часа он читает.

Что он читает, я забыл спросить. Очевидно, «Вечерний Екатеринбург».

Зовут на завтрак.

Запомнил только конец сна – что будто бы мы с Максом и Тимофеем спим в одной постели, Макс посередине, прижавшись к жирному телу Макса, причем Тимофей его целует (фу, какая гадость!), потом мы идем по городу, мне надо ехать в больницу, а я все думаю: не выпить ли мне с ними, а потом поиграть во что-нибудь, мы доходим до цирка, и они садятся в какой-то девятый автобус (который вообще там не ходит) и уезжают, а я остаюсь.

В туалете первого этажа видел Эшпаева, он сидел один.

– А где братаны? – спросил я.

– Уже покурили, – ответил он.

– Видишь, – сказал он мне с гордостью, – я уже сам могу ходить…

В понедельник вечером неожиданно во время ужина меня перевели во вторую палату, мы как раз ели выпрошенную мной добавку картошки.

Помню, кто-то из поступивших тяжелых очнулся во время подобного ужина и спросил, что там на ужин.

– Картошка, – ответил кто-то из нас.

– С чем? – спросил он, и мы все засмеялись.

Это п р о с т о картошка, даже не пюре.

Во второй палате были одни нарки и один очень старый зэк, я пару раз с ними чифирил, но потом надоело.

Какими только таблетками они не закидываются, чего только не делают, шум в палате – туда набивается человек двенадцать – стоит до самого рассвета.

Особенно Саня – человек, который никогда не спит и все время кому-то что-то прогоняет, рассказывая бесконечные истории, – выглядит он на удивление хорошо, хотя чего только не делает с собой.

Впрочем, словами это не описать, это надо видеть.

Человек он, в сущности, добрый, войдя в столовую, всем желает приятного аппетита, и уже несколько раз я с его помощью передавал в первую палату чифир.

Он законченный наркоман, большие проблемы с памятью, раз десять спрашивал меня, как меня зовут.

Помню, когда я курил на улице рядом с Олей – это такая нимфетка-наркоманка, к которой все испытывают тайно-явное влечение и которую родители хотят закрыть здесь на несколько месяцев, так она их достала – она вдруг сказала: «Блядь, я уже целый час сижу и думаю, почему сигарета не горит…»

Она просто забыла ее зажечь…

В общем, пошел я к старшей сестре (очень милая, такая стильная девушка, в смысле – женщина) и попросил, если есть места наверху, отправить меня наверх.

Она сжалилась, и я оказался в восьмой палате.

Все соседи тут оказались спокойные, интеллектуалов здесь нет, интеллигентный человек один – Рудольф, но днем он всегда молчит, а ночью читает «Вечерний Екатеринбург» и тому подобный ужас.

Еще был один нарк, который постоянно зависал у нас во второй палате, но его выписали в тот же день.

На его тумбочке лежала книга «Буддизм. Энциклопедия» – как он мне объяснил, он хотел узнать, что такое нирвана.

Все молодые нарки, лежащие здесь, одинаковы: это дети богатых родителей, готовых сделать все что угодно, лишь бы чадо родное не плакало, лишь бы дитятко родное – насытилось…

Пример разговора нарка по телефону: «Мамочка, привези завтра голубцы и фаршированный перец. Сделаешь, ладно? Мне что-то пищи домашней захотелось. Ладно, мамочка?»

Все они говорят на своем специфическом языке, половину слов в котором – увы мне, хронолингвисту – я не понимаю…

А все вокруг, похоже, прекрасно понимают.

Похоже, я живу не в той стране или не в том году.

Только что подошли двое из первой палаты (то есть которых тоже перевели из первой палаты) – татарин и тот, о котором я писал вчера:

– Привет.

– Привет.

Татарин:

– Чё, в таком виде-то пустят? (Он до сих пор в униформе первой палаты.)

Читать дальше