Вячеслав Ворон - Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть

– А если эта власть начнет сопротивляться и применит оружие, коего у ее, власти, предостаточно? – спросил Лев.

– Не применит, против собственных жен и матерей не посмеет.

– А против чужих? – не унимался Троцкин. – Нет, Надежда Константиновна, я с вами категорически не согласен. Без пороха и террора ничего не выйдет. Взять хотя бы нетрадиционалистов, с ними же не получалось через баб и цветы. Пока Ёсиф Виссарионыч не повзрывал их, ничего не выходило.

– Ёсиф Виссарионыч это самовольно сделал, а посоветовался бы с нами с женщинами, то и взрывать бы их не пришлось. Мы-то знаем нетрадиционалистов и знаем, что к ним есть подход, только с другой стороны, ответила Надя.

– Значит, давайте прямо сейчас пойдем на рынок, и закупим необходимое количество мешков семени, и отчалим в столицу, а то спать в этих катакомбах еще одну ночь я не перенесу, – вставил Джежинский.

– Ну, ты голландец. Не перестаю удивляться, как точно тебя обозвал Ёсиф, ночь на дворе, Филя, какие семена. Ах, да у тебя семя в голову уже сейчас бьет, – осадила его Пупская, покосившись на Арманд.

– Успокойся, Филя, не нервничай, спать ты будешь со мной, – произнесла Инесс. – Я тебя не брошу ко Льву в объятия, – хихикнула Арманд. – Я тебя хочу, милый, – она погладила его по руке. Он снова моментально подставил губы под поцелуй. И на этот раз она его нежно поцеловала.

– Вот, еще одна семейная ячейка образовалась для будущей Страны Советов. Молодец Джежинский, настоящий джигит, – сказала Надя. Стален занервничал. – Не волнуйся, Ёся, ты тоже джигит. Ну, прям, как дети малые. Обязательно нужно каждому сказать, что он джигит. Ты, Лева, тоже джигит, а? – поинтересовалась она.

– Нет, я идейный, меня эти ваши шуры-муры не привлекают, мне деньги надо собрать с банкиров столицы и закупить немного пороху, а то мало ли что. Потом будете с цветами бегать, перед ружьями махать, бабы есть бабы.

– Но, но, Лёва, не переусердствуй в словоблудии. Я надеюсь, ты не забыл, кто я? – строго произнесла Надя.

– Простите великодушно, но все-таки пороху иметь надо, как-то спокойнее будет.

– Надь, да пусть возьмет себе пороху. Можно организовать, – разрядила напряжение Арманд. – У нас с этим тоже проблем нет.

– А как мы повезем этот порох? – осведомился Джежинский.

– В бочке, наклеим на нее шильдик, что это квашеная капуста, и паровозом повезем. Для пущей надежности Леву посадим, пускай на бочке с порохом едет, – сказала Надя.

– Я, Надежда Константиновна, для дела революции согласен и на бочке с порохом ехать, главное – цель видеть и тогда не важен способ ее достижения, – высокопарно ответил Троцкин.

– Да, Лев, тИ мастЭр слова, отвЭтил так, что в книгу можно заносить твое изречение, – дополнил разговор Стален.

– Хорошо, товарищи-господа, пора и на боковую, раненько встанем и пойдем за семенами и, конечно, за порохом, – привставая, объявила Надя. Стален тут же поднялся за ней. Они распрощались, пожелали спокойной ночи оставшимся и отправились вниз, на третий этаж. Через некоторое время за ними отправился Троцкин. Инесса вместе с Филей помогли Дику прибрать остатки столовой утвари и тоже отправились в покои Арманд.

Спальня Инесс находилась в дальнем правом крыле дома и представляла собой угловую комнату без окон. Она была настолько мала, что вмещала в себя кроватьполуторку, пуфик при ней и небольшое трюмо с зеркалом. Над кроватью свисал балдахин, что придавало комнате в целом оттенок романтичности. Джежинский предвкушая наслаждение, обнял Инесс и поцеловал ее. Она притворно отстранилась, сказав, что ей необходимо подготовиться и удалилась за дверь. Он окинул взглядом кровать, расправил балдахин и плюхнулся, предварительно сбросив с себя одежду. Мягкая перина приняла худое длинное тело министра в свои объятия. Легкая прохлада шелковой китайской простыни освежила кожу Фили. Он уткнулся в подушку и обнял, как будто это была уже Инесс. Джежинский явно чувствовал прилив счастья. Оно так и лезло наружу, взывая его чувства к полету над балдахином. Но Джежинский, в отличие от своих соратников, не отличался сверхспособностями. А посему довольствовался обычным человеческим счастьем. И он просто улетел в мечты. Ему привиделась Инесс неглиже, сидящая на золотой скамейке в яблоневом саду. Наливные яблочки были огранены из красного стекла Скварцовски, а веточки яблонь из чешского хрусталя имели разноцветную палитру и переливались всеми цветами радуги. Лавочка, была изрезана под старославянскую вязь. Сама Инесс походила на славянскую богиню Ладу [15] и источала прелестную невинность. В ее волосы были вплетены жемчуга, а в глаза и веки инкрустированы стразы, имитирующие капельки утренней росы. Локоны ниспадали на плечи и частично прикрывали большую упругую грудь девушки. Тонкая талия дополняла прекрасную фигурку Арманд особой эротичностью, а стройные ножки были сложены в положении нога на ногу, закрывая собой интимное лоно богини. Лучи ярко-белого солнышка выгодно оттеняли фигуру, придавая ей слабое свечение. Вся мечта Джежинского походила на Эдемский сад с Евой, где Адамом был, безусловно, Филя, а Евой она, его богиня Арманд. Скрип приоткрывающейся двери вернул Джежинского обратно на кровать. Вошла Инесс в шелковом красном халате и классических китайских тапочках с задранными кверху носами. Безусловно, это была не та Инесс, которая минуту назад являлась в его мечте в образе Лады, но все же она оставалась прекрасной и в халате с тапочками. Фил привстал на кровати, и покрывало, что укрывало его причинное место, медленно сползло по его долговязой фигуре на кровать. Так он и предстал перед Инесс в чем мать родила. Длинный, худой, с растрепанной шевелюрой на манер Энштейна [16] и с такими же усами, торчащими в разные стороны. При отраженном свете лампочки, мерцающем в зеркале, фигура Джежинского исполняла невообразимый танец, походивший на танец бабуина перед самкой. Инесс испугалась. Она тут же выскочила обратно за дверь. Джежинский замер в растерянности. Постояв секунду, он накинул покрывало наперевес через плечо, на манер древнегреческого философа, и вышел за ней. Арманд стояла здесь же, глаза слезились. Фил подошел к ней, обнял и провел назад в комнату. Одним ловким движением снял с нее халат, ничего не говоря, поднял на руки и так же молниеносно опустил на кровать. Одним движением руки сорвал с себя покрывало и оказался снова неглиже. Инесса отвернулась. Он раздвинул ее стройные ножки и, не обращая внимания на полное безразличие Арманд, вошел в нее.