Юрий Вяземский: Но березы в чем виноваты!

Покормив сперва своих нахлебниц, убрав за ними со стола, отправив Катьку спать, а Дашку снарядив гулять с Лилей, Ольга устроилась на лавке под кустом сирени и взяла в руки пухлый конверт, на котором вместо обратного адреса было нацарапано: «Курилы. Проездом». Письмо было, как обычно, длинным, а почерк у Гоши, как обычно, неразборчивым, поэтому Ольга читала долго, время от времени застревая взглядом на непонятном слове; при этом лицо ее принимало сердитое, даже брезгливое выражение.

Ольга не заметила, как пришла Ленка, тем более что та появилась неслышно, молча устроилась на табуретке напротив и тут же начала вязать; вязание она принесла с собой в целлофановом пакете.

– Ах, это ты? – вздохнула Ольга, кончив читать.

– Я с тобой не разговариваю, – предупредила Ленка, не поднимая головы от вязания.

Ольга медленно сложила письмо, сунула его обратно в конверт, встала и ушла на террасу. Оттуда она вернулась с пластмассовой формочкой, которую поставила у Ленкиных ног, а сама села на лавку.

Минут пять они молча сидели друг против друга.

– А я письмо от Гоши получила, – нарушила молчание Ольга.

– Я с тобой не разговариваю, Моржухина, – повторила Ленка.

– А я тебе говорю, что получила письмо от мужа, от моего дорогого Гошеньки, – продолжала Ольга глухим, безразличным тоном, глядя в одну точку. – Очень хорошее, очень длинное письмо… Насколько я поняла из него, они сейчас со своей выставкой перебрались в город Курильск. У них там самый разгар лета. Работы мало. Поэтому целый день проводят на пляже, на берегу теплого моря… Ну, и Гошенька мой влюбился.

– Чего? – Ленка перестала вязать и подняла голову.

– Леночка, сказка моя, ничего-то ты не понимаешь в жизни, – продолжала Ольга прежним монотонным голосом, после каждого предложения делая небольшую паузу. – А Гошенька мне все объяснил в своем письме. Понимаешь, у них там, на Курилах, как бы другая планета. Все там совершенно не так, как у нас. И небо там какое-то другое, голубизны необычайной. И освещение там словно ненатуральное. И краски не те. Намного ярче и сочнее наших с тобой красок… Ну что тут будешь делать. Разве можно жить на другой планете и не влюбиться?

– Брось, Моржухина! Не мог он тебе такое написать.

– Леночка, миленькая, он мне чуть ли не из каждой командировки такое пишет. Не открытым текстом, разумеется, а в форме прозаических зарисовок. От третьего лица. Он ведь у меня писатель, ты же знаешь.

– Вот я тебе и говорю, что все это… – с облегчением начала Ленка.

– Да что тут говорить, Леночка, – неторопливо, но настойчиво перебила ее Ольга. – Какая разница, как он мне об этом напишет: «Он смотрел на нее и чувствовал, что влюбился» или «Я смотрел на нее, Оленька, и чувствовал, что влюбился».

– Неужели так прямо и написал?! – возмутилась Ленка.

– Нет, не так прямо. Могу тебе зачитать выдержки. – Ольга достала из кармана конверт. – Вот, пожалуйста: «Он подумал, что оказался как бы между двух миров. Один мир, в котором никогда не было Ее („Ее“ и „Она“ везде с большой буквы), знакомый ему, им любимый, болезненно ранящий каждой своей вспоминаемой деталью, но теперь бесконечно далекий не только в пространстве, но и во времени. Второй мир – тот, в котором, как ему теперь казалось, всегда была Она, – мир почти фантастический, нереальный, который ни на секунду не дает ему покоя, закручивает его водоворотом эпизодов, неуловимыми движениями души, мелодиями, которые звучат, как ни старается он заглушить их в себе, которые ненавидит так же страстно и яростно, как страстно и яростно не может существовать без них. А самое страшное, понял он, что ни в одном из этих миров он уже не живет, блуждает в безмирье настоящего влюбленной тенью, все понимает, все чувствует, всех жалеет, но ничего с собой не может поделать. Ни один из этих миров ему теперь не принадлежит вполне, и надо ему теперь искать нечто третье, какую-то новую планету, новое какое-то измерение, новое состояние духа и местоположение вещей…» Ну как?

– По-моему, великолепно! – воскликнула Ленка. – Если бы мой муж писал мне такие письма!.. Но, честно говоря, я мало чего поняла.

– А что тут понимать? Ясно сказано, что мой Гошенька там, на Курилах, «блуждает влюбленной тенью в безмирье настоящего» и со страшной силой ищет «новое измерение» и новое «местоположение вещей»… «Вещи», как нетрудно догадаться, это – мы с девочками. И вот теперь он жаждет найти нам новое местоположение в своей жизни, чтобы не тревожили «вспоминаемыми деталями» его курильское «состояние духа»…