Александр Проханов: Русский

Теперь Игрунов, отхлебнув виски, обращался к иностранцу, похлопывая его по плечу:

– Джон, ты не понимаешь нас, русских. Мы живем мечтой, ожиданием. Мы не хотим преобразовывать мир, мы ждем, когда он сам преобразится. Мы верим в чудо, и в этом наше отличие от вас, трудолюбивых американских муравьев. Мы едем в Нижний Новгород. Там есть удивительное озеро Светлояр. На дне его скрылся град Китеж, который когда-нибудь всплывет, со своими золотыми теремами, церквями и колокольнями. Мы ждем, когда всплывет этот райский город. Мы обязательно поедем к этому озеру и, быть может, услышим подводные звоны, тихое пение. Услышим музыку Русского чуда.

Иностранец кивал, пьяно улыбался. Матвей Игрунов передал ему бутылку, и тот хлебнул, струйка с мокрых губ потекла по небритому подбородку.

Сержа не возмутил Игрунов, не вызвал раздражения пьяный иностранец. Просто своей шумной суетностью они отвлекали его, пытались занять место в его сознании, где вместо живого мозга была каменная глыба. Поэтому на первой же крупной остановке, во Владимире, он вышел из поезда и на сырой, неприглядной площади сел на междугородный автобус, идущий в Муром. Комфортабельный автобус скоро наполнился и тронулся в путь, и опять за окнами тянулись серые снежные поля, туманные рощи, в которых по-весеннему начинали краснеть ивы, золотиться кусты, – и туман напоминал мокрую акварель.

Он вдруг почувствовал в груди легчайший толчок. Как если бы в каменном яйце обнаружился зародыш. Этот толчок к чему-то побуждал, и Серж прислушивался, не последует ли второй толчок, в котором будет таиться указание на чью-то волю. Но каменная душа не подавала признаков жизни. И тогда он решил выйти из автобуса.

Он оказался на остановке, на краю мокрого шоссе, под облезшим бетонным козырьком. Несколько женщин в деревенских платках стояли с корзинами и котомками. Шел легкий снег, ударялся о липкий асфальт и таял.

Подкатил мятый, разболтанный микроавтобус, женщины, охая, полезли внутрь, и Серж последовал за ними. Разговор его соседок шел про каких-то гусей, которые подверглись нападению хищного хорька. Серж не вслушивался – не хотел знать судьбу злополучных домашних птиц. Снег за окном усиливался, косо летели хлопья, и в полях за этой метелью не было видно ни лесов, ни деревень.

Он снова почувствовал слабый толчок в груди, будто кто-то пробивался сквозь камень. Этот толчок был сигналом, который исходил извне, побуждал его остановить автобус и выйти.

Автобус укатил, растаяв в метели. Следы его колес быстро исчезали под налетом снега.

Серж стоял один на пустой дороге, и кругом летели белые хлопья, кружили вокруг хороводы, метались в небе, падали ему на шляпу, на пальто, на туфли. Щеки чувствовали прикосновение холодного снега.

Он пошел по дороге в сплошной белизне, среди которой не различишь ни поля, ни неба, только белая пустота, влекущая его в свою бесконечность.

Он вдруг почувствовал, как слабо взволновалась его грудь, словно по камню пробежала живая волна, и раздался бессловесный напев. Казалось, в метели поют незримые духи, которые ожидали его в этом поле, окружили и следуют, то приближаясь, то удаляясь. Музыка, которую он слышал, была грозной, рокочущей, словно где-то шествовало войско; и ветер доносил строевую походную песню. Там, в снегах, шли полки, двигалось бессчетное русское воинство, которое вышло в поход, и походу этому нет конца и начала. И он, шагающий в мартовской пурге, весь белый от снега, был ратником, пехотинцем.

Он слушал, как несутся в небе грозные хоры, мчатся в снегах могучие духи, и музыка русских пространств, русских нескончаемых бед, музыка несказанного русского света вела его в белом поле.

Он знал, для чего и куда он идет. Он начинал свою новую жизнь с огромной белой страницы, с этого снежного поля. Он шел, чтобы в летописи новой жизни написать красную буквицу, о которой сказал ему незнакомец, провозвестник Русского чуда.

Впереди, за белой завесой, затемнел мутный лес. Серж приблизился к лесу, утопая в сугробах, пробрался к опушке. Оглядел снег у корней сосен, словно отыскивал место, которое ему было указано. Руками стал копать, выгребая холодные ворохи. Пробивался сквозь наст, слыша шум сосен, над которыми летела пурга. И когда руки его окоченели и покрылись царапинами, открылась земля, и на ней сочно, жарко вспыхнула алая ветка брусники. Алая буквица на белых снегах.

Он чувствовал, как бушует в нем жизнь, как неведомые светоносные силы делают его огромным и мощным. Он не ведал страха, а только одну любовь. Его преображение было чудесным. Его Родина была великой и дивной. И он был ее герой и спаситель.