Андрей Травин - Пиарщики снова пишут (сборник)

Дело в том, что Андрей всегда отвергал суицид. И даже, пожалуй, презирал. Во всяком случае он презирал способ, альтернативный замерзанию на далеких горных склонах – вскрытие вен в горячей ванной. Ему вообще казалось, что так кончают жизнь те самые девушки, которые любили часами сидеть в этой самой ванне с журнальчиком, а потом, покинув ее и обнаружив несоответствие окружающей жизни с тем ожиданиями, что они вынесли из этого глянца, наполняли эту ванну собственной кровью. Андрей представлял это так: обнаженная девица сидит в ванне и медленно – медленно снимает первую сережку и кладет ее на край ванны, потом в точно таком же темпе она проделывает это со второй, потом снимаются медальон или браслет или крест. Знакомый патологоанатом говорил, что самоубийц всегда находят без крестов. В общем, перед лицом безносой старухи совершается самый предельный стриптиз, которого не удостоился даже тот, ради которого она так убивается. В общем окровавленная ванна – для «маленьких девочек со взглядом волчицы». Тогда как «рюкзак и ледоруб, вот это для мужчин».

Андрей был уже не молод. А поэтому набит обрывками старых песен и отметинами болезней. Вирус гепатита, резвившийся в крови, тоже должен был участвовать в восхождении. Однако если и что и осталось в нем здорового, так это ноги и сердце. Именно данный последний резерв и предполагалось использовать в предстоящем походе «высшей категории сложности». Ведь хотелось добраться в такие места, куда мог в свое время причалить Ноев Ковчег, но теперь, наверное, не причалит даже лодка Харона. В места, которые принадлежат наполовину небу, наполовину земле.

Оставалось выбрать подходящие горы. Кавказ не подходил Андрею из‑за перенаселенности. Там легко было быть снятым с маршрута спасательной службой или пограничниками. А, скажем, гора Манаслу, что стоит в южном отроге Гималайского хребта и в переводе означает «Гора печали», не подходила даже по названию. Эпикурейская жизнь Андрея не могла окончиться в таком грустном месте.

Что еще? Анды, Алтай, Памир, Гималаи? Надо было делать окончательный выбор, но внимание отвлекал червь сомнения. Можно ли считать такое восхождение (куда угодно, хоть в Шамбалу) аналогом умирания в собственной постели или это все же суицид? Пока удалось убедить себя только в том, что это – не самоубийство в буквальном смысле, потому что, скажем, не вовремя отстегнувшаяся «кошка» или собственная тушка, неудачно сорвавшаяся в кулуары, или лавина, пропасть, холод, да все что угодно – непреднамеренная смерть. «Ведь в случае, если сорвусь на склоне, буду добросовестно зарубаться, так что все честно», – думал Андрей. Но все сомнения отогнать не удавалось. В конце концов, Андрей решил разруливать ситуацию после схода с трапа самолета… Ведь там горах изменится все – и упругость шагов, и даже упругость слов этого рассказа.

II

Неожиданно наступив на «живой» камень, Андрей упал вбок – вниз по склону, еще в воздухе перевернулся на живот, и, перенеся вес тела на правую руку, удачно зарубился в склон «носом» ледоруба. Спасительный ровный участок был буквально в двух – трех метрах выше, но Андрей с ужасом обнаружил, что обе ноги, которые он раскорячивал в поисках опоры, бесполезно чиркают по льду, не нащупывая под собой ни камня, ни выступа заснеженного грунта. Получалось, что он висит на кистях рук, будучи практически не в состоянии даже как следует оглянуться вниз на то, что его ожидает…

Вообще в таких случаях надо просто висеть на наливающихся свинцом руках, пока остальные члены группы будут тебя спасать. Что делать в таких случаях одиночке, неизвестно…

И вопрос: «Ну что, вот и Курносая?»…

Когда рождается младенец, его энергия так высока, что если повесить его за одну ручонку на перекладину, он схватится за нее цепко, как обезьянка, и будет без труда висеть так несколько минут. В этой исходной подаренной ему при рождении энергии заключен его шанс постепенно «обменять» ее потом на жизненную мудрость или хотя бы хорошее понимание жизни. Теперь песочным часам жизни, наверное, следовало перевернуться, ибо такое качество как критичность у Андрея развилось настолько, что не раз позволяло ему сходу делать верный выбор, а вот последние остатки его энергии, словно песчинки часов, быстро стремились к нулю вместе с отпущенным временем жизни.

Выдохнув страх, он ослабил нажим на ледоруб и, вспахивая им склон, начал соскальзывать в неизвестность. Свистящий звук, с которым капроновый анорак заскользил по снегу, показался зловещим, как свист пуль у виска или, нет, точнее как свист стрелы, рассекающей воздух в направлении сердца… Но все‑таки это был уже снег, а не лед. Андрей снова налег на ледоруб и вскоре жестко уперся обеими ногами во что‑то твердое…