1 ...6 7 8 10 11 12 ...18 Люди за века много чему научились. Яблоки, огурцы с помидорами хранят так, что позавидуешь.
Нелюдям – овощам.
А еще кому? Пиджакам, шубам, обувке… Уход за ними потрясает.
Мебели, транспорту личному, кольцам, брошкам, фарфору…
А я кому завидую? Страшно признаться. Завидую, но неживому.
Репей из реплик.
Мне как-то один древний дед сказывал, как в прежние времена к смерти отходили.
Ежели собирался человек помирать, разрешения у родных, у соседей на смерть спрашивал.
А те, прежде чем ответ дать, интересовались:
– А была ли в твоей жизни любовь?
– Да.
– Тогда иди с Богом, всего тебе доброго.
А как оказывалось, что не было любви, то, невзирая на старость, хвори, поднимали миром и отправляли, благословляя, на поиски любви. Без любви из жизни уходить – грех великий.
В декабре дни – что малые дети.
Отсутствие навыков в поэзии – беда власти. Прогнать бы их всех через курсы поэтические, тогда бы нам жизнь заулыбалась.
В давние-то времена справедливость между болью и удовольствием руками праведников мерили. Потом Шопенгауэр глупость сморозил о тождестве этих понятий, приведя в пример двух животных, когда одно поедает другое.
Тёзки по тоске прописку меняют.
Дежурю по дружбе, а дрожжи где взять?
Не ясно одно, зачем птицы летают? Небо не кормит.
Из-за того что Земля – не шар, службу выгодно нести на Севере, а квартиру иметь – на Юге.
– Какая единица измерения у несвободы?
– Человек.
Встретились двое неразговорчивых. Руки пожали. Один подбородком в небо указал. Другой земле кивнул. Откланялись и разошлись каждый в свою сторону. Без единого слова, а поговорили обо всем.
У таких людей слово – праздник.
Свобода – высшая грань интима. Она почти невидима, а вкус ее с губ не сходит.
И сплетни, и молва, и слухи – фастфуды.
В России у добра и зла другие имена. Добро – подвиг. Зло – подлость.
Человек – черновик. Господь нас перепишет заново.
У нас, кроме Пушкина, все сидят, он один за нас стоит.
Феномен в ремесле – Фидель Кастро. Настоящий шеф-повар! Он столько свежести внес в унылое блюдо современности. И жив до сих пор, курилка, дай ему Бог здоровья!
На манифест Михалкова:
Господи, растолкуй им, что и Карла назвали Великим, и Екатерину Великой нарекли – за мысль одну, но Великую: «Не стоит лезть, остальные ума имеют поболе моего».
Он-лайны власти – лай в одну калитку.
Отпуск, как космос.
Столкнулся как-то со своим учителем.
– Как я рад, твои фото по всему городу висят. Знал – знал, что в люди выбьешься.
– Не мои это фото, а верблюда, он герб города, учитель.
– Поганец ты и есть поганец, как же я в тебе ошибся, морда твоя верблюжья.
Подоконники приручают кошек, цветы в горшках и локти…
Был на выставке бабочек. Их там сотни – легких, прозрачных, как воздух утра. Необычайно нежные, незамысловатые линии восторга. У меня правило – посмотрел, уходи, глаза больше, чем уши. Замешкался – пришлось слушать. Оказывается, женщина коллекционировала мужские профили, а потом заколдовала их в замкнутые контуры бабочек.
Человечество – это сон, а сны порой сбываются.
– Кто на выборы не ходит?
– Тот, кто книги читает.
– А кто ходит на выборы?
Средства массовой информации стирают лица с людей.
Самый честный вопрос: «Почему?»
Самый точный ответ: «Не знаю!»
У кого больше места на земле: у людей или у следов от них?
Свобода – это свадьба с самим собой.
Из доклада: «Итак, об успехах. Раньше у нас был один писатель, сейчас сотни».
Голос из зала: «Кто он, этот, который один?»
– Толстой.
Неудобная тишина.
Чуковский собрал словарь ругательств собратьев по перу на Леонида Андреева. Завершил бочку дегтя ложкой меда от Толстого: «Я с удовольствием читаю Ваши рассказы».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу