Array Литагент «Ридеро»: И снег приносит чудеса

«У меня тут недалеко в бизнес-центре охранник-одноклассник работает, у них там отменный зимний сад, – сказал товарищ Аркадия. – На пару часов порисовать он пустит нас, никто и не заметит, все банкиры, капиталисты и прочие менеджеры уже ушли. И им хорошо, и нам!». Так и оказались художники в прекрасном зимнем саду.

– Товарищ полицейский, чего там только не было! Уверяю вас, джунгли робеют перед тем зимним садом. Зелень, фонтаны, рыбки золотые! Пальмы – одна, вторая. Третья! И этот… банан растет!

– Да, ладно, какой там банан? – усомнился полицейский из Рязани. – Да точно говорю! Бананы! Зеленые правда, и маленькие – уточнил Аркадий.

– Ты, Петрович, к делу переходи!

– Вот, и Лёха так сказал, – нахмурился Аркадий. – Я и перешёл. Выпили мы с ним по сто. Краска ярче пошла. У меня кисть прям летать по картине начала. Я рукой водить не успевал. Пальмы до этого только на картинке в книжке про Робинзона Крузо видел. У меня память хорошая, с детства помнил: «Каждый куст, каждое деревцо, каждый цветок были одеты в великолепный наряд. Кокосовые пальмы, апельсиновые и лимонные деревья росли здесь во множестве, но они были дикие, и лишь на некоторых были плоды».

– Чё-то заговариваешь ты меня, Аркадий Петрович, – усомнился розовощёкий полицейский.

– Я по делу только. Мы с Лёхой тоже про Крузо вспомнили. Стало нам жарко от такой волшебной работы. Мы еще выпили немного. Чувствую, нам в картинах моря не хватает. Леха кричит, мы – Робинзоны на острове! А я ему, что ж ты дурень орешь! Робинзонов много не бывает, он на то и Робинзон, что один. А уж если морем запахло, то прислушайся лучше – слышишь плеск волн?

– Да вроде есть немного… – насторожился полицейский.

– Вот-вот! А потом чувствую я, что ветер усиливаться стал. Ни фига, говорю, мы не на острове, Лёха. На корабле мы!

– А он говорит, и правда! Причем штормит нас потихоньку… Я ему сквозь ветер кричу, ничего себе потихоньку – так штормит, что палуба из-под ног уходит! А он кричит, держи руль крепче, я щас в трюм спущусь, надо воду откачать, слышишь вода в пробоину хлещет!

– Где? – испугался полицейский.

– В трюме, где же еще! Побежал Лёха в трюм. Меня одного бороться со стихией оставил. Я глазами ищу спасательный круг – нет ничего. Ну, что за корабль! Пока круг искал – понимаю, время упущено. Судно уже ходуном ходит, бросает меня из стороны в сторону. Ну, думаю, пора на крайние меры идти. Мачты рубить! Иначе хана кораблю. Хана! Пойдем мы к дну, вместе с золотом и попугаями.

– Погоди – какие еще попугаи? – не понял полицейский.

– Обыкновенными. Ара макао. Парочку наш капитан в Картахене не невольничьем рынке купил. Штука 10 песо. Один на камбузе жил, а другой в каюте капитана.

– Понятно, – понимающе кивнул рязанский полицейский. – А дальше?

– А дальше – больше! Лёха запропал куда-то. Ну, думаю, с пробоиной не справился. Пойти в трюм уже не могу, чувствую на гребне мы, сейчас перевернемся. И – вдруг!

– Что?

– Оглядываюсь и вижу спасение! О, святые угодники, падре Франческо-Саверио-Кастильони, пожарный щит! Хватаю топор и начинаю мачты рубить со всей мочи!

– Зачем?!

– Мачта на корабле во время шторма центр тяжести смещает. Опасное дело, особенно во время сильной качки. И что вы думаете? Мачту всего одну рубанул – сразу устойчивость повысилась. Сразу как-то на небе прояснилось, светлее стало, Лёха вернулся с бутылкой рома, в кабинете директора нашел У него там бар, а дверь открыта была. Мы за окончание плавания выпили и пошли домой.

– Так, Аркадий Петрович. Заставили вы меня поволноваться, – полицейский принял серьёзный вид и посмотрел в протокол. – Значит, здесь написано следующее. Гражданин Аркадий Баловнёв – так это пропускаем – нда.. гм… вот! – пальма, вид «Ройстоунея кубинская» привезена в дар от ректора Гаванского университета товарища Густаво Кобрейро Суареса в дар городу-побратиму Москве в знак дружбы и солидарности.

– Так, товарищ лейтенант, я ж не знал в тот момент, что это – пальма, да еще такая ценная. Ну, хотите я вам нарисую её в полный рост?

– В полный рост не получится. Семнадцать метров ствол, у тебя такого холста не будет. И вообще. Вот здесь распишитесь, товарищ художник.

– А теперь что?

– Теперь сушите сухари. Подписка о невыезде. Повестку ждите, – полицейский захлопнул тяжелую папку и широко зевнул.

Аркадий целую ночь глаз не мог сомкнуть. Всё думал, как странно сложилась его творческая биография. Фамилия сыграла с ним злую шутку. Баловнёв – ну, почему, не Айвазовский, не Маковский, не Крамской какой-нибудь. Еще дед говорил ему, что фамилия по жизни человека вести должна. Вот и ведёт – ничего никому не делает, а в приключения попадает. Да какие! Ладно бы, риск на миллион – а то одно баловство! Впрочем, деньги Аркадию никогда не были важны. Как настоящий художник относился он к ним легко, даже легкомысленно.