Виктор Казаков - Соло на баритоне

– Культура исчезает, по земле бродят дикие племена…

– Именно так! И наша страна тому – яркий и убедительный пример!

Тот, что был в белом костюме, улыбнулся:

– Я правильно вас понял, коллега: жизнь на шарике начнет улучшаться только через три века?

– Не раньше!

Официантка принесла водку, и разговор за столом замолк.

А Дорошкину уже надоели чужие разговоры, к тому же пиво и овощи с сыром кончились.

«Не об этом здесь надо думать».

Впрочем, Дорошкин и сам не знал, о чем здесь надо думать.

От размышлений его отвлек негромко прозвучавший над самым ухом голос:

– Конец обеденного перерыва.

Через мгновение Василий Егорович оказался в уже знакомом ему кабинете с каменными стенами и деревянным потолком, где за столом, освещенном лампой с большим синим абажуром, сидел, листал папку «Жизнь» судья.

– Понравилось пиво, Дорошкин? – судья, видно, тоже отдохнул и был в хорошем настроении – улыбался.

– Главное – бесплатно, – пошутил и Василий Егорович.

– У нас все бесплатно.

– А что это за люди, ваша честь, обедали там?

– Это – очередники. У них для Окончательного Решения не хватает некоторых документов, и наши сотрудники сейчас ищут те бумаги. Тебе, Дорошкин, повезло: все твои документы в порядке, и мы можем продолжить беседу.

– Я готов.

– На чем мы остановились?

Возвратив в клуб инструменты, Андреев, действительно, вскоре перестал думать о балалайках. Способствовали тому два обстоятельства (исключим импульсивную натуру директора, который быстро увлекался всем новым и не оставлял в себе места для неудачного старого): во-первых, Петр Николаевич так и не нашел специалиста, который мог бы руководить струнным оркестром (все знакомые музыканты воевали – были моложе Андреева); во-вторых, по поведению заведующего клубом, суетно и как-то уж слишком многословно и не впопад благодарившего за возврат инструментов «в целостности и сохранности», директор понял, что во второй раз Веткин рисковать не станет и инструменты из рук больше не выпустит.

Но Андреев продолжал думать о музыке в школе.

О новом проекте школа узнала на очередном построении. Коротко пересказав последнюю сводку Совинформбюро, Петр Николаевич объявил:

– В школе будет духовой оркестр. К семи вечера в учительскую приглашаю всех интересующихся музыкой; придет капельмейстер.

В семь вечера всем «интересующимся» места в учительской не хватило – некоторые сидели на подоконниках. Когда в дверях появились директор и с ним высокий, худой, в темносиней полувоенной форме пожилой мужчина в очках, неизбежный при большом скоплении праздной пацанвы галдеж мгновенно стих и десятки пар любопытных глаз, без внимания пропустив хорошо знакомую фигуру директора, нацелились на незнакомца.

– Михаил Михайлович Леонтьев, – представил гостя директор, а гость навстречу школьникам слегка склонил свое длинное тощее тело («похож на циркуль», – решил сидевший на подоконнике Вася Дорошкин).

Наверно, в ту минуту будущий наставник школьных «духовиков» и был окрещен «Михалкой», – под этим именем он на долгие годы займет место в благодарной памяти нескольких поколений школьных музыкантов…

– Михаил Михайлович – профессиональный музыкант, дирижер; участвовал в боях под Москвой, был ранен… – директор говорил неинтересно, как будто читал холодный чиновничий документ, – он еще плохо знал Леонтьева и, видимо, опасался неосторожных слов.

– В городе, ваша честь, никто не знал, как Петр Николаевич нашел Леонтьева и где достал духовые инструменты. Рассказывали, будто однажды на нашем вокзале остановился воинский эшелон, который вез на восток пленных немцев. Среди них был и музыкальный взвод, и пока эшелон стоял, Петр Николаевич с разрешения охраны за несколько ведер картошки успел выменять у немцев все трубы. Рассказывали еще, что по поводу той сделки Андреева вызывали в горком партии, правда, «дело» там оставили без «оргвыводов».

Судья полистал папку.

– Документы не опровергают этих фактов.

Представив капельмейстера, директор, «чтобы не мешать знакомству», ушел, а Леонтьев встал из-за стола и, неторопливо пробежав глазами по присмиревшей аудитории, сказал (его ясный низкий голос ребятам сразу понравился):

– Я охотно возьму в оркестр всех, у кого окажется музыкальный слух.

Сидевшие за партами заёрзали. Никто из них не знал, что такое музыкальный слух, но каждому было бы обидно обнаружить в себе его отсутствие.