Виктор Казаков - Соло на баритоне

– Учитывая – Милость – Божью, приговаривается…

И в этот миг вдруг исчезли судья, стул с Дорошкиным, стол с голубой скатертью; голубой занавес медленно скатался вверх, свет в зале погас, а на ярко освещенной сцене…

На ярко освещенной сцене в строгих концертных костюмах сидели артисты огромного духового оркестра! В их руках под лучами сильных прожекторов блестели инструменты – басы, баритоны, теноры, альты, корнеты, флейты, валторны, разные гобои, кларнеты, разного вида саксофоны, фаготы, смычковый контрабас и даже арфа.

Но не на инструменты и не на одетых в белоснежное оркестрантов обратил сейчас главное внимание зал. Посреди оркестра, выдвинувшись вперед, почти к тому месту, где еще недавно закрывал сцену занавес, с ярко начищенным медным баритоном на коленях сидел Василий Егорович Дорошкин!

Широкая красная шелковая лента густым бантом обвязывала накрахмаленный белый воротник рубашки. Черный фрак охватывал стройную талию, почти касался фалдами устеленного голубым ковром пола. Лицо было чисто побрито, на скулах, как бывало в юности, алел румянец, смело смотрели в зал глаза. Дорошкин часто притрагивался губами к мундштуку инструмента, а, отстранившись от мундштука, улыбался залу.

Оркестранты время от времени поправляли в руках инструменты, но невидимый залу дирижер медлил с решающей командой.

Отставив баритон на одно колено, Дорошкин вдруг стал внимательно всматриваться в кресла первого ряда. Протер пальцем заслезившиеся от напряжения глаза, прищурился, все еще не веря увиденному… И вот – узнал! всех! В первом ряду зала были… мама, отец, брат, жена Светлана, Мишка Плотный, Ваня Кузин! В смуглой девочке легко угадалась совсем не изменившаяся Лена Васнецова, а из кресел слева внимательно смотрели на сцену Петр Николаевич Андреев и «Михалка» в очках. В конце зала бесшумно открылась входная дверь; в летнем наряде, том самом, что был на ней тогда, на днестровском пароме, в зал вошла, скромно села в кресло… Наташа!

Будто колотушка барабана, громко застучало сердце.

В это время из-под высокого потолка торжественно, как при открытии важного парада, прозвучало:

– Вальс «На сопках Маньчжурии»! Соло на баритоне – Василий Дорошкин!

Давным-давно (читатель, наверно, помнит) Дорошкин тяжело переживал, что ему тогда выпало играть на второстепенном инструменте. А через годы, очевидно, в минуту очередной тревоги совести, он записал в дневнике: «Конечно, скучно было бы всю жизнь играть на альтушке, но имел ли я тогда право на главные инструменты? Что я в ту пору знал о жизни? Что мог рассказать даже баритоном? Мог, не фальшивя, воспроизвести звуки, обозначенные в нотах, но это были бы холостые звуки, потому что наполнить их мне тогда еще было нечем».

Сейчас за плечами Дорошкина была длинная, разная и непростая, жизнь, и ни один в мире баритон, наверно, никогда еще не звучал в оркестре так, как в те минуты.

После «Сопок…» были и марши, и фокстроты, и танго, и, конечно, опять вальсы – «Амурские волны», «Дунайские волны»… – все пьесы репертуара маленького оркестра, когда-то выпестованного «Михалкой».

Не отрываясь от баритона, Дорошкин будто слышал знакомый голос:

– piano… pianissimo, мальчики, здесь – нежно…

– forto! Убрать сурдинки!

– fortissimo! – тут, ребята, как команда «в атаку!»

Когда, раздвигая звуками стены зала, гремел марш «Прощание славянки», «Михалка» – Дорошкин, скосив глаза в зал, видел его, – снял очки и поднес к глазам белый платок.

«Вы не ошиблись тогда, маэстро, у меня и вправду – абсолютный слух!»

Конец