Михаил Веллер - Слово и судьба (сборник)

Бывший офицер-десантник после Афгана (запретный намек о чем был упрятан глубоко), врач «штурмовой» «скорой» Звягин был образцом для сверки. Мерой человека. Ничего сверхъестественного.

Его в принципе ничто не могло вывести из себя. Он в принципе не мог упасть духом. Он не мог помыслить неудачи. Он не мог перестать искать и находить новые, неожиданные и необходимые ходы и варианты для достижения цели. Он был холоден, ироничен, жесток и невозмутим.

Он мог – все. Вот мог – все.

Причем по отдельности, разъятое на детали и эпизоды, это все было – реально, достижимо, исполнимо: нормально.

Его энергия бьла ровной, мощной, спокойной и непрекращающейся.

Он был той силой, которая могла могyче и небольно поднять меня за уши, перенести на пляж теплого моря и в возникшем достатке и покое оставить там приходить в себя. Он был: здоровье, наглость и победа.

О черт. Помогать другим всегда легче, чем ceбe. Я с презрением думал об окружающих меня полуудачниках, славных ребятах с пoлyпретензиями и полуамбициями, – и думал, как просто сделать из любого слабака такого полуудачника. Наорать, научить, заставить и накачать энергией. Прищучить и вдохновить! И тогда можно гнать слабака в чемпионы до самой вершины! Мне бы их проблемы!..

Презирая других – беспощаднее рассчитываешь на себя.

Беспощадный герой Звягин ковал людей из любого сырья.

Человек все может!!! Так что – если они могут, то я не могу?!

Я закуривал, усмехался, матерился и клялся.

В конце концов, всегда можно потерпеть еще чуть-чуть. И еще чуть-чуть. А там – авось не сдохнем? Ну вот. И можно ехать дальше.

В день падения тиража Звягин встретил хронического неудачника и сделал из него человека «с весельем и отвагой».

Месяцы и годы. Месяцы и годы.

И мне рассказали по секрету, что консультант эстонской литературы или как ее там, куратор, короче Вера Рубер при Правлении Союза писателей СССР сказала, что знает о модернистской, не социалистической книжке Веллера в издательстве, и примет меры, чтоб она не вышла.

А прецеденты были, были! Я жил на автопилоте в суеверном страхе сглазить.

И вдруг я ощутил это выкручивание рук буквально и физически. В бессоннице я прислушивался к ноющему плечу, застуженному на заполярной охоте в промысловиках – и плечо в нарастающем жаре стало пульсировать, выворачивать, сверлить, в нем вспыхивала тончайшая и зазубренная раскаленная игла, непереносимая, как зубной нерв!

К утру я лежал на твердом полу, закинув руку за голову, и кряхтел, терпя в наименее непереносимом положении.

К середине дня пытка стала крутовата. Я сопел ритмично и шепотом отрывисто подвывал.

Через сутки я вдруг понял, что терзания насчет выхода книги терзают не с такой силой, как обычно. Большая часть силы терзаний перешла на плечо.

Это милое открытие: физические муки могут уменьшать душевные.

…Нo клянусь, я не мог потом понять: почему целых несколько недель подряд, пока воспаление нерва не спало, я никак и ничем не лечился? Хоть грамм анальгина? Видимо, я просто плохо соображал. Был не совсем адeкватен. У меня не было комплекса мученика! Я не хотел мучений! Я бы вас сам всех повесил!

Дул сильный встречный ветер.

Месяцы и годы. Месяцы и годы.

И мне снова позвонили! И пригласили! Ваш сборник поступил в производство!!! У вас есть пожелания по художнику для обложки?

И я пожелал своего приятеля Славу Семерикова. С ним оформили договор. И он запил. А недели шли. Я не сошел с ума. Не сошел!

Через четыре года после моего переезда в Таллин вышел мой первый сборник рассказов «Хочу быть дворником». Мне было тридцать пять лет. Прошло десять лет с той первой рабочей зимы, когда я написал его в первом рабочем варианте.

«Постарайся понять, малыш. Теперь тебе все придется делать самому. Так уж получилось».

«Если за все, что Иисус сделал людям, они его распяли, почему на лучшее должен рассчитывать ты или я?..»

«Не дай купить себя, парень, и не дай себя продать».