Михаил Веллер - Слово и судьба (сборник)

Ревел танк на танкодроме, я сидел на месте стрелка-радиста справа от механика-водителя, мне было неожиданно просторно, это оттого, что я же был еще маленький, и пулемет в шаровую установку был вставлен – это было мое пистонное ружье, и поливало оно такими очередями, что срезались фанерные мишени, а я страшно мучился, что кончатся патроны, а ведь я сел, чтобы перестрелять издательство и Госкомиздат. Двигатель в корме взревел оглушительно: я вскинулся – по улице прогремел ночной мотоциклист.

И вдруг в белесых средино́чных сумерках запорхало, зашуршало стремительно и судорожно, замелькало черной перепончатой молнией, гигантской бабочкой из адского сна! Кругами по комнате, задевая мое лицо! Почти задевая!

По кругу вдоль стен металась огромная летучая мышь.

Я смахнул с сознания остатки сна, подавил стон и панику, и принялся следить. Закурил и смотрел.

Мышь была не огромная. Нормальная. Но довольно крупная. С полагающимися серо-черными крыльями. Она металась зигзагами в ловушке комнаты. Она влетела в форточку, видимо, за мошкой. А форточка была почти в углу, и она теперь не могла найти выход своим ультразвуковым эхолокатором. Описав круг, она неслась вдоль окон: впереди была преграда. А на подлете мимо форточки она начинала отворот на 90°, скругляя угол к следующей стене, и проем форточки попадал в ее мертвую зону. Она была в панике!

В конце концов она выбилась из сил и села, вцепившись в мою белую рубашку, висевшую на гвозде. Я встал и осторожно взял ее в руку. Она оглядывалась и шипела очень тихо и тонко.

Она была теплая и крошечная. Крылья на ощупь были именно как кожа теплокровного существа, а загривок в мышиной бархатной шерстке. Она косила крошечными бусинками, а в розовом квадратном ротике оскалились четыре клычка тоньше любой иголки.

Но рыльце была свиное, дьявольское! И капля крови выступила на руке от цапанья коготка в углу кожаного крыла.

Я выпустил ее в форточку. И ни черта потом не заснул. Нет, никаких символов. Но что-то в этом, знаете. Не полагается летучим мышам влетать в комнаты и там шипеть на хозяев и устраиваться на постой.

Знак ночи. Черная метка биологии.

Я не ощущал любви окружающего пространства ко мне.

– Вы там хорошо сидите? – спросил Айн по телефону.

Я сел.

– Госкомиздат прислал рецензию на вашу книгу, – ровно сказал Айн. – Ну, что я вам могу сказать.

У меня остановилось сердце. С этим остановившимся сердцем я просипел:

– Ну уж скажите.

Ничего. Я уже знаю, как все организовать в следующий раз. С кем заранее наладить отношения. И на какую тему срочно отшлепать несколько ударных эстонскотематических рассказов.

– В общем ничего плохого. Как мы и ожидали.

– Что значит ничего плохого?

– Рецензия скорее положительная.

– Что значит «скорее»? – слетев с резьбы, раздраженно завопил я. – А медленнее?!

– Ну, я же спросил, хорошо ли вы сидите, – мягко сказал Айн. – Книга рекомендуется к изданию.

– Так, – тупо сказал я. – Понятно.

– Вы рады? – ревниво поинтересовался Айн.

– Пока да, – осторожно ответил я, внутренне страхуясь от любых подвохов.

– Может быть, вам интересно ознакомиться с рецензией?

Проклятый эстонский самурай с его садистской выдержкой! Да, вам может показаться странным, но мне интересно!

– Тогда вы можете приехать в издательство. Вы сейчас не заняты?

Ну не сука ли? Да – именно сейчас я занят, некогда мне читать всякие рецензии из Госкомиздатов!..

Боже мой. Это была лучшая рецензия в моей жизни. Разумная, добрая, внятная, честная. Я перечитал дважды, растягивая в невыразимом счастье.

– А кто такая Екатерина Старикова? – показал я на подпись.

– Понятия не имею, – легко пожал плечами мой Айн Тоотс.

Я боялся насторожить удачу замечанием типа «Не ожидал», или «Это даже странно», или «Я уже был готов к худшему». Но вообще я охренел в хорошем смысле слова. Не все даже положительные эмоции могут адекватно выразиться литературной лексикой.

………………………

Через несколько лет, в Москве, я нашел адрес Екатерины Стариковой в справочнике СП. Я вошел в писательский дом у «Аэропорта», как коммунист Василов в заводские ворота (месс-менд!): просунув вперед руки с букетом, конфетом и прочим.

Открыла рослая красотка на грани возраста с домашним выражением лица. Есть женщины, у которых со вкусом прожитые годы ложатся на лицо печатью дружелюбного обаяния.

– Никогда в жизни мне из Госкомиздата не звонили, – вспоминала она за чашкой чая. – Единственный раз – с вашей книгой. Что там у них случилось? Под рукой никого не было?