Евгений Филимонов - Иди сквозь огонь

Она огляделась. Вроде, никто в пределах видимости так и не появился. Значит, всё нормально. Кроме одного – она сорвалась. Замарала себя грязью этого недочеловека, выпустив на волю ярость внутреннего огня. Рука до сих пор ощущалась испачканной липкой чернотой. Словно мерзость парня зацепилась и за неё. Хотелось очиститься, удалить с себя гадостное ощущение.

Она приехала домой и долго мылась, ожесточённо оттирая руки. Стало легче, и как будто бы отпустило. Но на крышу сегодня не тянуло.

Общаться с миром в таком взвинченном состоянии совсем не хотелось. Включила лёгкий амбиент, прилегла на старую думку – и внезапно уснула. Мать, зашедшая в комнату, удивилась дочери, уснувшей засветло. Такого не случалось уже давно. А ещё Катя странно лежала, держа руку на отлёте.

Сон пришёл, как всегда. Вот только ощущение грязи проникло и туда. Рука зудела, словно в ней что-то жило. Катя избегала даже взглянуть на неё, боясь увидеть там копошащихся червей. Обычно холодная, она вдруг оказалась беззащитной от прикосновения к чуждой черноте.

И тут снова зазвучал Голос, словно услышав её терзания:

– Иди в огонь. Сожги себя и воспрянь очищенной. Очистись.

Странным образом, слова наложились на состояние души и разума. Она вдруг решилась, страшась и желая одновременно. Как всегда. Но – сегодня она была готова на всё. Огонь влёк так давно. И так уже слишком много его развеялось пеплом за минувшие года.

Катя боялась лишь одного – что огонь рассыплется, не дождавшись. Раскинув руки, она бросилась в бушующее пламя.

Он не понимал где находится, что с ним. Мир вокруг штормило, он превратился в калейдоскоп и бесконечные цветные мазки мельтешили перед глазами, вызывая тошноту. Накатившая неизвестно откуда дурнота не уходила.

Он не помнил, что и как случилось. Да и случилось ли?

Утро началось хорошо, ну, или – как обычно. «Хорошо» не было уже давно. День сменял день, и они походили на полных близнецов. В памяти плавало, как он собирался в семьсот двадцать третью школу – что-то там он намеревался сделать, воспоминания об этом были чёткими. Как и предвкушение очередной победы.

«Какой победы?» – чёрт, он не мог вспомнить. Значит, что-то обыденное, привычное. И, наверняка, связано с новым клиентом… Да, точно.

Тело скрутило позывом рвоты, кислая волна подкатила к горлу и билась там пеной, грозя вырваться наружу. Да что же это такое, привычная мысль о бизнесе и связанном с ним товаром вогнали в дрожь и пот, превращая в развалину, подобную тем, над которыми он всегда смеялся. Издевался, протягивая дозу – «Чёрт, снова… как же мне плохо-то, а…» – и дразняще отдёргивал от тянущихся к нему исколотых рук.

Брат натаскивал его недолго. Он быстро, раз и навсегда, впечатал ему в сознание это чувство – превосходства над быдлом, что копошилось под ногами и являлось, на самом деле, лишь одним – кошельком. Тем самым, что открывается для умеющих брать. А это брат умел. Ой, как умел. И научил тому же и его – выискивать среди людей червей, которых можно превратить в подобие личинок шелкопряда – и тянуть из них золотые нити в обмен на еду. И едой этой становилась доза.

Существовали разные виды червячков, и каждый из них предпочитал свою – особенную еду – без которой уже не мог жить, потому что доза изменяла суть, превращала в окуклившихся существ, живших в ином мире и подчинённых лишь одному – получению кайфа. Куколки не задумывались об этом, считая очередную дозу лишь необязательным десертом к обычному меню. Но – глубоко ошибались.

Валет так и находил потенциальных клиентов – они и впрямь походили на червей. Для него они были, как вставшие на один конец длинные бледные штуки без лица и без глаз. Бледные, но не бесцветные. Каждый червь имел свою особенность, будь то оттенок цвета, или толщина колец червячьего тела – присмотревшись, Валет быстро узнавал, что же хочет этот, очередной в списке, источник бабла.

А вот его брату, Кайзеру, для этого хватало простого мимолетного взгляда. В глубоких кавернах глаз таилось мрачное нечто, повергающее окружение в беспрекословное подчинение. Выходец из детдома, прошедший сквозь горнило казённых стен, Кирилл Бузин заработал прозвище там же, благодаря любви к железному порядку, что культивировали в Германии прошлых веков. И порядок устанавливал сам – такой, какой считал нужным.

Выходя из стен детдома в свободное плавание, Кайзер стал свободным на самом деле, имея немалый начальный капиталец и крепкую, сбитую из таких же как он, ватагу пацанов, повязанных с ним разным, в том числе и кровью. Пустырь городка, где располагался их детдом, хранил немало историй, каждая из которых добавляла цементу между кирпичиками его будущего Дома.