Константин Кропоткин - … и просто богиня (сборник)

Был у нее учитель, бегала к нему. По снегу, ночью, тайком. И эпизод этот, никаких последствий в ее жизни не имевший, не изменивший жизненного хода этой женщины никоим образом, представляется мне важным. Он отмыкает для меня жизнь ее на тот, нужный мне, лад.

Мне важно, что не только была она, но и любила.

Жила. Мария Ивановна.

В мои школьные годы в звании «королева класса» перебывало несколько девочек. В младших классах это была девочка породы «андел»: белокурая, в бантах, которыми ее, пухлую, синеглазую, украшала мать, крикливая парикмахерша с вытравленной перекисью шевелюрой (поговаривали, что дочке своей она тоже волосы осветляет).

Я был к «анделу» равнодушен.

В старших классах самоназваной «королевой» стала девочка, которая смелее других взбивала челку (многоступенчатый витой кок надо лбом был намертво зафиксирован лаком), на форменные фартуки нашивала неимоверной ширины кружева, до неузнаваемости преображала собственное неуродливое лицо плохой косметикой тех времен – ресницы ее простирались до бровей. Родители ее были грустные еврейские инженеры, от поклонников у девочки не было отбоя.

Она меня смешила.

Но первейшей «королевой» для меня стала девочка, которой я дам сейчас победительное имя Виктория; с четвертого по восьмой класс царила оно единовластно.

Она была рыжей, волосы ее курчавились пружинисто на негритянский манер, и потому даже две косы, с которыми она впервые явилась на урок, выглядели по-бунтарски: толстые, будто искусственные, плетения довольно неряшливого. Позднее она волосы укоротила, создав вокруг молочно-белого лица своего огромный шар, как у Анжелы Дэвис, только рыжего цвета. Остригла Вика волосы вряд ли в подражание легендарной в советской школе афро-американке, за что-то там боровшейся, на что-то напоровшейся и нуждавшейся в помощи советских детей. Наверное, ей просто хотелось облегчить себе жизнь – попробуй расчеши эту копну волос. Помню, как страдальчески морщилась она, на перемене с треском продирая расческой свой жесткий рыжий войлок.

Училась Вика хорошо (особенно успевала в точных науках), но могла бы и отличницей быть. Учительницы ее недолюбливали, а дуры, которых среди них было немало, так и вовсе ненавидели: Вике нравилось с учителями спорить, вслед за ней, язвительно щурившей синие глаза, поднимались и ее подружки (у нее была свита из девочек чуть побледней, но тоже неглупых), а далее и весь остальной класс, подцепив бациллу вольнодумства, роптал.

«Дерзкая» она была.

Как бывает у некоторых рыжих, лицо ее казалось сделанным из фарфора. Меня так и подмывает сказать, что ноздри Вики могли гневно трепетать, но, возможно, я додумываю эту живописную деталь.

Девочкой Вика была рослой, и довольно рано она начала носить «взрослую» одежду. Может быть, донашивала вещи матери, аптекарши из аптеки через дорогу от школы. С дочерью у нее было внешне много общего, но то, что у Вики выглядело фарфором, у матери ее, замордованной женщины в линялом форменном халате, имело вид тяжеловатый, как санитарный фаянс.

Не исключаю, впрочем, что «взрослую» одежду девочке покупал ее отчим. У Вики первой в классе появилась светло-коричневая дубленка, а еще она первой стала носить высокие рыжеватые сапоги из мягкой замши на светлой горке из какого-то синтетического материала. Иными словами, бывали дни, когда Вика приходила одетой лучше учительниц.

А среди них, как я уже говорил, водилось много дур.

Девочки смотрели на Вику со смешанными чувствами: тут было и любопытство, и удивление, и обожание, и страх. Не помню, чтобы ее ненавидели. Позднее, уже перед самым выпускным, одна девочка, у которой мать была пьяницей, вдруг преобразилась из сопливой замухрышки в красавицу – у девушек такое бывает, – и в горделивой повадке ее, в манере щуриться я отчетливо видел Вику.

А один мальчик – это было в седьмом классе, – не по годам развитой, бахвалился, что чуть не «завалил» ее вечером в классе, когда они вдвоем мыли там полы (было их дежурство). «Не надо. Пожалуйста», – якобы говорила ему Вика, полулежа на парте. Рассказ его и увлекал, и вызывал отвращение.

Сейчас мне кажется, что отличительной чертой Вики было явственное указание на какое-то «тайное знание». Она казалась нам посвященной в такие сферы, о каких мы и догадываться не можем: Вика знала что-то взрослое, до чего мы, несмышленыши, еще не доросли. Однажды она принесла порнографические открытки – это было в шестом или седьмом классе, – плохие снимки, перефотографированные с других плохих снимков, – в общем, какая-то мешанина серых и черных пятен.