Игорь Соколов: Любовь по Цикенбауму

А при выходе из «чертога обоюдной правды» умерший говорит:

«Нет ко мне обвинения со стороны нынешнего царя… Я явился к вам без греха, без порока, без зла, без свидетеля, против которого я бы сделал что-либо дурное…»…

А вот за всеми этими откровениями следовала волна страстного любовного тока, который вместе с дрожащими губами профессора Цикенбаума пробегал по телу плачущей от счастья девчонки, из-за чего она падала с ним в траву и отдавала ему свое святое чистое тело сначала на земле, потом в священных водах Оки…

И было в этом что-то необыкновенное, тайное, тянущееся к ним из глубины неведомых веков, от всех умерших и ставших давно тенями, но оставивших им свет того великого грядущего, от которого до сих пор исходит страх собственного исчезновения…

Так и я попался на удочку профессора и соединил он меня тогда с устами другой безумной девчонки, и втянула она меня в свои сумасшедшие уста вместе со всеми погребальными заклинаниями из гробниц фараонов, и даже ночью на Оке, где звезды и луна создавали ощущение какого-то странного повторения наших человеческих жизней, и того, что мы называем истиной, правдой, которую все время ищем ит не находим, ибо не можем по настоящему любить и дорожить друг другом, а поэтому все время каемся и повторяем заклинания древних, таких же по сути несчастных людей, и рисуем богов, идолов, и поклоняемся им, и лишь в лоне женщины находим то, за что уже не страшно умереть, дав жизнь тем, кто в ней нуждается, и тому невидимому Мастеру, создавшему нас и наш мир…

Вот так профессор Цикенбаум попался мне как-то раз случайно под руку и стал святым, но вечно неуклюжим по причине своей научной всеядности, из-за которой он прослыл местным безумцем, хотя он знал много языков и таких древних, которых уже не знал никто кроме него, ибо наука, особенно древне-историческая и философическая далеко не всем в этом мире нужна…

А потом эта девчонка назвала себя дочерью Осириса и чуть не откусила мне нос, кажется, она слишком много выпила водки на березовых бруньках и хотела, чтобы Тот и Анубис взвесили на весах мое сердце, но во хмелю спутала мой сосок с сердцем…

Вот так нарвешься на какую-нибудь безумную грешницу, а она на радостях возьмет, да оторвет тебе все твое хозяйство, чтоб принести в жертву древним богам…

Цикенбаум долго смеялся над этим, но мне как пострадавшему было не смешно, и лишь потом, выпив водки, занырнув с девчонкой в Оку, и затаившись с ней на одно сладкое мгновение в камышах, я вернул себя благое расположение духа и звезд мерцающих над нами и Окой…

Мы все умрем, уйдем, но вот сейчас для нас сквозь нас открылась одна правда, а правда в том, что мы почуяли экстаз, а в нем лекарство от ужасного безверья, в котором нет для нас душевного тепла… Аминь!…

– Для чего ты живешь?! – спросил меня как-то Цикенбаум.

– Как ни печально, Арнольд Давыдович, но я не знаю, для чего я живу! – пожал я плечами… Мы опять с ним пили водку на Оке, но уже без дев и без костра… Кругом таял снег, а мы сидели на поваленном дереве и глядели на плывущие льдины в реке…

– И почему весна всегда так неожиданно пробуждает в нас столько странных чувств?! – задумался Цикенбаум.

– Если б я знал, Арнольд Давыдович! – вздохнул я.

– Жаль, что Россия вымирает, и остановить это вымирание, по всей видимости, невозможно! – Цикенбаум выпил водку и даже прослезился.

– И что, мы на самом деле вымираем?! – вздрогнул я.

– А то?! – усмехнулся Цикеннбаум, – вот ты почему не женишься и не заведешь себе детей?!

– А вы, Арнольд Давыдович?!

– Да, что я! – махнул рукой печальный Цикенбаум, – у меня судьба такая…

– Какая, такая?!

– Многогрешная судьба моя, ой, многогрешная!

– А что это вы тут делаете?! – незаметно подошла к нам Стелла.

– Да, вот, хочу вас обвенчать! – засмеялся Цикенбаум.

– Вот уж вас бы с кем-то обвенчать, – засмеялась Стелла и глотнула водку прямо из горлышка бутылки…

– Нет, но у меня никого нет, – возмутился профессор Цикенбаум, – а вы уже какой год встречаетесь!

– А если мы не хотим?! – поддержал я Стеллу.

– А вы через не хочу, Россия-то ведь вымирает, смертность опережает рождаемость!

– А кто это сказал?! – прищурилась на него Стелла.

– Статистика! – покачал головой удрученный Цикенбаум.

– Да, говорят, и Европа тоже вымирает, – хихикнула Стелла.

– Как, в общем, и вся наша цивилизация! – вздохнул Цикенбаум и опять глотнул водки из стаканчика.