Дмитрий Вересов - Черный ворон

– Вернусь – тогда с удовольствием... Только ты уж, пожалуйста, без меня ничего такого больше не покупай.

– Когда выезжаешь?

– За мной зайдет машина. Ты меня проводишь?

– А тебе бы хотелось?

– Конечно, радость моя.

– Ах, я так устала... Может быть, Алеша тебя проводит.

– Но он, наверное, тоже устал. И потом, я же налегке...

– Я готов, – сказал Алексей. После сегодняшнего разговора ему было неловко оставаться с Адой.

– И вот еще что, козлик мой. Клава мне как-то говорила, что давно мечтает покататься на ЗИМе. Может, и ее прокатите, раз уж пошла такая пьянка. Заодно купит маме папирос на вокзале.

– Я куплю, – вызвался Алексей.

– Доставьте Клавочке удовольствие. Клава, скажите же...

И Ада пристально посмотрела на Клаву. Домработница вздрогнула, зажмурилась и сказала:

– Да уж так хочется, Севолод Иваныч! Буду потом подружкам рассказывать, как на машине каталась.

Только успели попить чаю и прожевать бутерброды, как в двери позвонил Борис, личный шофер академика, с поразительно уместной для такой профессии фамилией Руль.

– Пора, Всеволод Иванович.

– Мы, Боря, сегодня с эскортом, если ты не против, – пошутил академик.

– Или! – отреагировал Борис. – Кабриолет большой, просадки не будет. Присели на дорожку.

– Да, чуть не забыла, – поцеловав мужа в щеку, сказала Ада. – Если не трудно, на обратном пути сделайте крюк до "генеральского", купите буженинки полкило.

– Есть! – по-военному ответил Борис и распахнул входную дверь. – Прошу.

Едва на улице хлопнула дверца автомобиля, Ада опрометью кинулась в комнату матери.

– Мам! Голубонька, сделай большой расклад.

– Можно. Святок нет. Четверг. Опять же, луна беременеет – Князев день высвечивает.

– Мне бы знать, он ли?

– Он, он! Кольцо, вода не врут. Огонь в зеркалах его показывал.

– А меня ты трефовой думаешь?

– Окстись, червонная ты, замужняя, да ясная. Достань мои свечи.

Ада открыла шкафчик и сняла с полки две свечи в подсвечниках из козьего рога.

– И колоду новую из шкатулки достань. Потереби, поговори, подумай загаданное, да под задницу положи. Старую на пасьянсы пустим.

Ада уселась на карты и протянула ладони к зажженной свече.

– Мам, а ему ты на пикового ставишь?

– Нет. Он двойной, потаенный, переменчивый. Глаза, заметила, разные? Груб и тонок, добр и зол. Глазами в небо смотрит, а ноги в болоте увязли. Если простенько, по-цыгански, то можно и пикового положить. Но я ж на судьбу смотрю, да и не покровитель он тебе. Кину малую аркану... Ну, тридцать шесть картей, четырех мастей, всю правду про крестового короля, раба Божия... – совсем тихо забормотала над колодой мать, медленно выкладывая карту за картой под второй свечой, только давая Аде сдвигать тонкими нежными пальчиками левой руки. А потом зависла над столом, вся подавшись вперед с непонятным выражением лица.

– Я возьму папиросочку? – попыталась вырвать мать из оцепенения Ада.

Та молча, с отсутствующим видом кивнула.

– Неужели приворожу? – Ада почувствовала внутри жесткое, вибрирующее напряжение.

– Приворожишь, приворожишь, – рассеянно сказала мать, глядя в пространство. – К добру ли...

– Что видишь-то? – встрепенулась Ада.

– Карта путается. Ладно, сам он путаный. Но и черви твои двоятся. И не Всеволода, для тебя пикового, дом это. Туз бьет. Десятка и шестерка пикей рядом. Такое раз на тыщу или мильон бывает.

– Так что же, дорожка смертная? Чья?

– Не пойму. Рябь, двоение. Вальты сплошные – суета, да не пустая, с пиками связанная. Восьмерки – сплетни, болтовня, раздоры. И все путается. Видишь, дама черная – и то не говорят, покровительница или зло. Ой, девонька, две дамы его в узелок. Вот ты, а вот молодая, бубонвая, свободная... Два ребенка, что ли? Или хлопоты? Но ваши это вальты. А вот две беды под сердцем и на сердце. А в ногах-то – разлуки две. Сколько лет гадаю, такого не видала, три карты все связали.

– Что ж делать-то? Погодить?

– Нельзя годить. Два дня до воскресенья осталось. Карты на порожке разлуку держат. Да и сама думай: в воскресенье отбайло твой вернется. А этот уже заговоренный. Снимать – не наводить. Это уже с ним делать надо. Тогда рассказать придется. Оставить как есть – от дурноты и себя и тебя порешить может. Приворот сильнейший. Нет уж. Все сходится. И по картам, и по луне, и по регулам. Будем делать, что решили. Нам ведь не он нужен, а внученька. Иди теперь, ополоснись, покушай чего-нибудь и ложись. И чтоб завтра с утра пораньше не показывалась. Жди часикам к шести. Я все устрою.