Том Перротта: Оставленные

Третья годовщина

Погода в день парада выдалась прекрасная – солнечная, теплая не по сезону; небо – как рай на картинках из книг для чтения в воскресной школе. Не так давно многие сочли бы смешным нервно пошутить по этому поводу – А что, может, глобальное потепление – это не так уж и плохо! – но теперь мало кто вспоминал о дыре в озоновом слое или о белых медведях, без которых опустел бы белый свет. Оглядываясь назад, нельзя было без усмешки вспомнить, что когда-то все беспокоились о чем-то столь сомнительном и неопределенном – боялись экологической катастрофы, которая, может, произойдет, а, может, и нет, в далеком будущем, после того, как и вы сами, и ваши дети, и дети ваших детей проживете отведенный вам срок на земле и отбудете туда, куда там обычно отправляются в конце жизненного пути.

Несмотря на то, что все утро его терзала тревога, сейчас мэр Кевин Гарви к своему удивлению осознал, что им вдруг овладела ностальгия, пока он шел по Вашингтонскому бульвару к школьной парковке, месту сбора участников шествия. До начала парада оставалось полчаса. Колонны уже выстроились, готовые двинуться; оркестр разыгрывался, оглашая округу какофонией нестройных звуков – блеянием и гудением духовых инструментов, вялой барабанной дробью.

Кевин родился и вырос в Мейплтоне и сейчас, сам того не желая, вспоминал парады, проводившиеся Четвертого июля [7], в ту пору, когда в жизни все было еще относительно ясно и понятно. Полгорода выстраивалось вдоль Мейн-стрит, а вторая половина – члены Малой лиги [8], скауты обоих полов, калеки из общества «Ветеранов американских зарубежных войн» и члены женского подразделения этой организации – шествовали по дороге. Они приветственно махали зрителям, словно удивляясь их присутствию, будто те оказались на параде по какому-то странному стечению обстоятельств, а не по случаю национального праздника. В памяти Кевина, по крайней мере, эти парады остались как невероятно шумные, сумбурные и невинные празднества: пожарные машины, тубы, исполнители ирландских танцев, жонглеры в расшитых блестками костюмах, в один год даже были храмовники [9]в фесках, гонявшие на забавных микроавтомобилях. После – софтбол, пикники, череда веселых ритуалов, завершающаяся большим фейерверком над озером Филдинг: сотни восторженных лиц обращены к небу, все охают, ахают, ликуют, глядя на шутихи, с шипением взмывающие вверх, и медленно расцветающие звездные россыпи, озаряющие темноту. Это напоминало всем и каждому, кто они такие, гражданами какой страны являются и почему все это здорово.

Сегодняшнее мероприятие – точнее, первый ежегодный День Поминовения Исчезнувших Героев, – не обещало быть праздничным. У школы Кевин сразу же ощутил мрачное настроение горожан. Невидимая дымка застоялого горя и хронического потрясения уплотняла воздух, заставляя людей говорить тише, двигаться осторожнее, чем это обычно бывало на больших сборищах под открытым небом. С другой стороны, Кевин был одновременно удивлен и обрадован тем, что пришло так много народа, ведь поначалу идея проведения парада была воспринята без особого энтузиазма. Ее противники считали, что момент выбран неподходящий («Еще не время!», – заявляли они), другие утверждали, что светская церемония в память о Четырнадцатом октября – это неверный и, пожалуй, кощунственный шаг. Эти возражения со временем исчезли – то ли организаторы сумели склонить на свою сторону скептиков, то ли просто потому, что народ любил парады, вне зависимости от повода. В общем, принять участие в шествии решили почти все жители Мейплтона. Кевин даже засомневался: кто же будет стоять по обочинам дороги и приветствовать демонстрантов, направляющихся по Мейн-стрит к парку Гринуэй?

Зная, что его ждет долгий и трудный день, он, собираясь с силами, на минуту остановился у ограждений, выставленных полицейскими. Куда бы он ни кинул взгляд, на глаза попадались сломленные люди и не зажившие напоминания о трагедии. Он помахал Марте Ридер, некогда весьма общительной женщине, продававшей марки на почте. Она печально улыбнулась ему и повернулась так, чтобы он лучше видел ее самодельный плакат. На нем – большая фотография ее трехлетней внучки, серьезной девочки с кудряшками, в очках, чуть кривовато сидевших на ее лице, и надпись: ЭШЛИ, МОЙ АНГЕЛОЧЕК. Рядом с Мартой Ридер стоял Стэн Уошберн – полицейский в отставке и бывший тренер Кевина, некогда игравшего в команде футбольной лиги «Папы» Уорнера [10]. Коренастый мужчина без шеи, в футболке, обтягивающей его необъятный живот, надпись на которой предлагала всем, кому не все равно: СПРОСИТЕ МЕНЯ О БРАТЕ. У Кевина вдруг возникло непреодолимое желание бежать прочь, спрятаться за забором своего дома и весь остаток дня поднимать тяжести или сгребать листья – заниматься в уединении чем-нибудь бездумным, – но этот порыв быстро прошел, как икота или постыдная эротическая фантазия.