Адена Хэлперн - 10 лучших дней моей жизни

С последним выкриком я запрокинула голову и широко раскрыла рот.

– Разве я говорила что-то о зубах?

– Перед смертью, твои последние слова.

– И зачем мне просить о подобной чепухе?

– Но ты велела следить за зубами, а потом умерла.

– Бредила, наверно. – Бабушка беспечно отмахнулась от завета, который я свято чтила в память о ней. – Ладно, не самая плохая последняя воля.

От неожиданности я даже разозлилась, но вспомнила о другой загадке.

– Погодите, – поморщилась я. – А как же сны? Вы мне часто снились. Умершие действительно могут навещать живых?

Мое вновь обретенное семейство заулыбалось и закивало друг другу:

– Конечно.

Они постоянно приходили ко мне во сне. Я хотела расспросить подробнее, как это делается, но не успела, поскольку дед передал меня в объятия дяди Морриса. Надеюсь, кто-то из родственников поделится секретом. Нужно проведать родителей.

Дядя Моррис брат бабушки. Всю жизнь они оставались лучшими друзьями. Дядя так и не женился – после смерти старших он считал, что должен заботиться о бабушке и еще трех сестрах.

– Я постоянно думала о вас. – Я крепко обняла дядю и вдохнула привычный запах сигар и мятных леденцов.

– Знаю. – Он прижал меня к груди. – Я даже побрился сегодня. Помнишь, в детстве ты не хотела обниматься из-за колючей бороды?

Конечно, я помнила. Все двадцать лет я помнила, как его борода царапала щеки. Дядя Моррис побрился ради меня!

– Стоило положить в рот мятный холодок, я тут же вспоминала о тебе!

Я всхлипнула. От счастья голова шла кругом, и меня не смущало, что слезы катятся градом. Вокруг происходило то же самое. Люди впервые за долгие годы встречались с родными и сходили с ума от радости. Краем глаза я заметила миссис Браунштейн. Она по очереди обнимала мать и отца, плакала, кричала и снова прижималась к ним, будто пятилетняя девочка, потерявшаяся в парке аттракционов.

Дед приобнял меня за талию, и мы вышли из дома Блаженства. Бабушка мимоходом ради приличия поправила спадающий с моего плеча свитер. Этот жест привел меня в восторг. Внутри бурлила радость от того, что мы снова вместе и бабушка по-прежнему заботится обо мне. Ведь именно по таким будничным мелочам потом скучаешь.

Как ни странно, после смерти мы сохранили прежний облик. Никто из окружающих не походил на бесплотного духа. Если ткнуть в кого-то, рука не пройдет насквозь, как в кино. Я чувствовала тепло дедовой ладони, а когда зарылась в лацкан его пиджака, меня обдало знакомым запахом – «Олд спейс» и помада для волос. Бабушка послюнила палец и стерла с моей щеки пятно (я не удержалась и попробовала у миссис Браунштейн мороженое с горячим шоколадом). Как получилось, что после смерти мы ничуть не изменились? И почему на земле об этом ничего не знают? (Тем не менее там известно о жемчужных вратах и ангелах. Значит, до живых доходят рассказы о рае.) Мысли вертелись в голове, пока мы усаживались в старый «кадиллак купе де вилль» лимонного цвета. Я сразу узнала грязный пластмассовый цветок на антенне: в детстве бабушка утверждала, что с ним проще найти машину на парковке.

– Почему ты не сменила машину? – спросила я, залезая на заднее сиденье с дядей Моррисом.

– Она мне еще послужит. – Бабушка повернула ключ зажигания. – Ты же знаешь, как я люблю этот «кадиллак».

При жизни бабушка действительно его обожала. Я просто удивилась, что за двадцать лет она так и не обзавелась новым автомобилем.

– Мне нравится эта машина, – повторила бабушка, выезжая задним ходом со стоянки у дома Блаженства. – Не забывай, милая, мы в раю. Здесь можно получить что угодно.

Я тут же прикинула, как связаться с представительством «порше» на небесах.

– Откуда вы берете деньги? – поинтересовалась я.

– Тут нет денег, – ответил дядя Моррис. – Стоит захотеть, и вещи появляются из воздуха. Мы достаточно поработали на земле, поэтому желания исполняются сами собой.

Я не сразу поверила, и, как оказалось, зря. Под пререкания, в какую сторону поворачивать (пожилые родственники ничуть не изменились в этом отношении), мы доехали до строения в колониальном стиле. Деревенский дом на берегу узкого ручья казался знакомым, но я не сразу сообразила откуда.

– Погодите, это же дом Лена Якобса! – вырвалось у меня.

Мы с Леном вместе выросли недалеко от Филадельфии. Мальчик никогда мне не нравился, мы практически не общались и уж тем более не дружили, а в старшей школе учились в разных классах. В восьмидесятых он увлекся панк-культурой и выбрил на голове ирокез. Лен постоянно ходил в армейской куртке и тяжелых квадратных ботинках с цепочками на каблуках. Клацанье разносилось по всей школе.