Рю Мураками - Хиты эпохи Сёва

«Значит, хочешь, чтобы я тебя трахнул?» – мелькнуло в голове у Сугиоки. Он ускорил шаг, чтобы рассмотреть оба-сан поближе. Ему хватило беглого взгляда, чтобы понять: перед ним мерзейшее существо на свете. Раньше самым гадким ему казался бегемот, опорожняющий мочевой пузырь на глазах публики, – зрелище, украсившее память Сугиоки после давней, еще в детстве, поездки в зоопарк. По ногам оба-сан змеились красные и синие вспухшие вены, икры щетинились черной порослью. «Кошмар», – решил Сугиока. На расстоянии полуметра он уже ощущал запах моллюсков из пакета и тут заметил еще одну деталь: несколько длинных жестких волосков, росших прямо из большой черной бородавки на шее оба-сан. «Бедняжка!» – подумал Сугиока, и глаза его наполнились слезами.

Сугиока по-прежнему держался в полушаге от женщины. Теперь они шли вдоль школьной спортивной площадки, где несколько мальчишек играли в футбол. И как раз в тот момент, когда долговязый подросток с номером «6» на майке забил головой мяч в ворота, Сугиока рванулся вперед и ткнулся своим достоинством в задницу оба-сан.

Женщина повернулась, и Сугиока увидел ее лицо.

Пот почти смыл косметику, ноздри трепетали от негодования, небрежно подрисованные брови возмущенно взлетели вверх, а губы скривились, готовые изрыгнуть ругательства. Сугиока сам не заметил, как расплылся в улыбке; его занимал только твердый, словно дерево, стояк. Он еще несколько раз повторил движение бедрами, и оба-сан заверещала, как пожарная сирена:

– А-а-а-а-а! Извращенец! А-а-а-а-а-а! Что ж ты делаешь?! Помогите!

Уязвленный отпором существа, которое он счел низшей формой жизни, Сугиока вдруг почувствовал, как в нос шибануло вонью несвежих устриц, поднимающейся из-под платья оба-сан. В ужасе он выхватил нож, прижал лезвие к вопящей глотке и сделал горизонтальное движение рукой. Горло оба-сан раскрылось, словно второй рот, и оттуда вырвался свистящий звук вместе с фонтаном крови. Сугиока истерически хихикнул и бросился бежать. Обернувшись на ходу, он увидел, как тело оба-сан повалилось на тротуар.

Больше на улице никого не было.

Убитую звали Янагимото Мидори. Первым, кто обнаружил ее труп, – вернее сказать, кто заинтересовался лежащим на земле телом, – оказалась ее же подруга Хенми Мидори. После того как Сугиока спешно ретировался, мимо лежавшей в луже пузырящейся крови Янагимото прошло не менее одиннадцати человек, однако все они сделали вид, что не заметили ее. Но как можно не заметить труп на совершенно пустынной улице, где и машин-то почти не было?

Тонкое белое платье Янагимото сплошь покрылось кровавыми разводами. Булочки с соусом карри, которые лежали в одном из пакетов, теперь валялись раздавленные на тротуаре, и вытекший соус напоминал размазанную по бетону блевотину. Сквозь просветы в дождевых облаках пробивалось яркое солнце, и под его лучами рассыпавшиеся моллюски уже начали источать характерный запах гниющей рыбы. Каждый из одиннадцати прохожих бросал быстрый взгляд в сторону Янагимото Мидори и тотчас же отворачивался. Один малыш, правда, ткнул в сторону несчастной пальцем и закричал: «Мама, смотри, тетенька на земле лежит!» – но в то же мгновение мамаша потянула его прочь со словами: «Не смотри туда! Тетя просто играет!» Следом показался ученик подготовительной школы. Первым его побуждением было броситься на помощь и даже вызвать полицию, но на нем была чистая белая рубашка, и, кроме того, он спешил на свидание.

– Прости, оба-сан, – пробормотал он и двинулся дальше.

«Ну не могу же я изгадить в крови рубашку, – думал он в свое оправдание. – К тому же, она вроде еще и обосралась».

Но, поскольку сердце Янагимото Мидори остановилось ровно через пятьдесят секунд после удара ножом, звать полицию или пытаться чем-то помочь не имело решительно никакого смысла. Впрочем, это обстоятельство вряд ли может извинить прохожих, по вине которых произошла неоправданная задержка в обнаружении останков. К тому моменту, когда Хенми Мидори заметила тело подруги и принялась выкрикивать ее прозвище: «Нагии-и-и-и!», Янагимото Мидори уже трудно было опознать. В предсмертных судорогах пострадавшая разодрала ногтями все лицо и рану на горле. Из разреза почти наполовину вылез пищевод и какие-то кровеносные сосуды, язык на добрых десять сантиметров свешивался из раскрытого рта, правый глаз выскочил из орбиты, а в правом кулаке все еще был зажат клок ее собственных волос, вырванных в агонии.