«И в мыслях не имел, – говорит бармен, и слышится звук новой бутылки, которую он ему пододвигает, недооценив высоту стойки. – Я просто хочу сказать, что в темноте мало что удаётся».
Те немногие, кто кроме них ещё сидят в зале, разом замолчали. Только синие отражения слепящих фар автомобилей, мчащихся по шоссе, напоминали об их присутствии.
«Скажи-ка, – спрашивает бармен, – что ты обо мне думаешь?… Не сейчас, конечно, а вот до того, как ты меня увидел… Думаешь, я дурак? Я вот тебя спрашиваю, потому что у вас, у журналистов, есть чутьё, и вам видно, когда человек – дурак… Вот сейчас, к примеру, когда я с тобой веду философские беседы, ты можешь представить, какое у меня выражение лица, где руки? Можешь ты вообразить, что сейчас, вот в эту самую минуту, мы с тобой вот говорим, а тут за стойкой стоит на коленях изумительная возрожденческая красотка – знаешь, такая, с мелко завитыми волнистыми пышными тёмно-каштановыми волосами, с тонко очерченными губами – она стоит тут на коленях, и соски её груди – знаешь, такого редко-вишнёвого цвета – прикасаются к складкам моих брюк из ворса, и от того, как её окрашенные в розовый ногти скользят по моему паху, можешь ты вообразить, я тебя спрашиваю, насколько она обезумела от любви, что ждёт её за ширинкой моих обтягивающих брюк?»
Писатель, или то, что должно быть в темноте писателем, молчит.
«Что ты вообще, бедняга, можешь вообразить, – бармен шепчет, перегнувшись через стойку и выделяя каждое слово, – ты при включённом-то свете не представишь, где уж тебе теперь?»
Свет медленно зажигается снова, прерывисто и с коротким визжащим шумом люминесцентных ламп. Пассажиры, кажется, выходят из летаргического сна или глубокого запоя. Делают пару шагов на месте, удивляясь, что тело ещё стоит на двух ногах, трогают голову и со смешанными чувствами находят её на своём месте.
К месту, где стоял клиент, подходит полицейский и спрашивает бармена, указывая на пол: «Это что здесь?»
«А я откуда знаю», – отвечает тот, небрежно выглядывая изза стойки. «Какой-нибудь писатель оступился в темноте», – добавляет он равнодушно, собирая бутылки и стаканы.
«Ты какой дрянью его напоил? – спрашивает полицейский, пытаясь поднять тело. – Воняет так, словно он тут опорожнился».
«Есть придурки, которые в нужный момент сдают. Ни лишнего стакана, ни беседы, ни красивого образа».
«Заткнись и помоги мне».
Бармен выходит из-за стойки и вместе с полицейским подхватывает клиента под руки. «Таким дома надо сидеть. Нечего бродить по ночам».
Они тащат бесчувственное тело и сажают его на разодранный пластмассовый стул со сломанной ножкой, приклеенными жвачками и прожжёнными следами окурков на ручках.
«Здесь он, по крайней мере, никому не помешает, – бормочет бармен и добавляет вслед удаляющемуся полицейскому, – сделать тебе кофейку?»
Тот какое-то время смотрит на него в нерешительности и поспешно сквозь зубы цедит: «Только двойной».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Цитата из послесловия филолога Т. Димитрулии к полному собранию рассказов Д. Нолласа «Истории всегда чужие. Рассказы 1974–2016 гг.» Афины, Икарос, 2016 г., сс. 516–517.
Панайотис Канеллопулос (1902–1986) – политик, историк, социолог, правовед; дважды занимал пост премьер-министра Греции (1945 г. и 1967 г.), одна из ключевых фигур в Греции после падения режима «чёрных полковников».
Игра в кубики, где идеальная комбинация, которая должна выпасть – 1–6–5.
Карагиозис (греч. Καραγκιόζης) – главный персонаж традиционного кукольного театра теней в новогреческом фольклоре, эллинизированный вариант турецкого театра теней «Карагёз».