Виталий Кирпиченко - Над окошком месяц

Охраняя нас, в ледяное окно избушки то и дело заглядывал серебристый беспокойный месяц.

Утром Лиза убегала в школу, и я не оставался без дела: или стругал что-либо изношенным ножом, или рисовал огрызком карандаша, всунутым для удобства в винтовочную гильзу. Рисовал домик с забором, трубу с дымом, ёлку под крыльцом и, конечно же, танки и самолёты со звёздами – такие же, только с крестами, горящими на всём пространстве, о чём свидетельствовало обилие дыма вокруг крестатой техники. Так я помогал своим бить врага.

В конце второй недели нашего одиночества наведался дед – пришёл узнать, что стряслось с нашей мамой, ведь в то время и за фунт муки лишиться жизни было делом простым. Он застал нас в обычном состоянии: я стругал щепку, стараясь придать ей форму пропеллера, а Лиза, подметая пол, напевала патриотическую песенку про замёрзшую воду во фляге солдата. Деда возмутило наше безразличие к судьбе мамы, он стал ругать и стыдить Лизу, что та «распевае писни, кали маты немае в живых». Мы в это сразу же поверили и разревелись в голос. До этого каждый день мы её ждали, выглядывая в отогретые горячими нашими ладошками проталины в стёклах оконца, выходящего на дорогу, и у нас даже мысли не было, что с мамой может что-то случиться.

Дед ушёл в свою деревню, а мы опять остались одни, только уже с чувством страха за нашу маму. Дед тогда почему-то не принёс своим голодным внукам краюхи хлеба или кусочка сала, видать, спешил, а в спешке и позабыл. И вообще, к нам в эти дни никто не заглядывал, кроме соседки тёти Маруси.

Семья тёти Маруси, как и наша, перебивалась с трудом, несмотря на то, что её муж, дядя Саша (так все звали Эликса Маркуса, пленённого в 1914 году гусара венгерской армии, партизана отряда Каландрашвили, первого председателя колхоза «Путь Сталина», лучшего сапожника в округе), не был взят в армию и был при семье. Не взяли по известной причине – недоверие. Доверили защищать Родину его пятнадцатилетнему сыну Саше, для чего тому пришлось добавить себе парочку лет. Помню, как беспокоилась и переживала тётя Маруся за сына. Она приходила к нам и изливала своё горе маме: «Он же такой маленький, совсем ребёнок, как он там?» Мама, как могла, успокаивала, уверяла, что маленькому проще спрятаться от пули и что он обязательно вернётся домой. Не вернулся. Погиб. Погиб при обороне далёкого Севастополя.

Второй сын, Вилька, работал на авиационном заводе в городе Иркутск-2. Володька и Витька подросли и уехали к брату на завод, но это уже после войны. Глазастые, густо по-мадьярски чернявые дочери Нина и Люба оставались всё время при родителях. Люба, будучи карапузом, предала своего отца, когда тот прятался в очередной раз за печкой от заказчика, приехавшего за готовыми сапогами, когда они не были ещё раскроены. Больше часа тихой мышью сидел за спасительницей-печью наш сапожник, выжидая, когда же надоест заказчику ждать хозяина, и он, в очередной раз тяжело вздохнув, уедет в далёкий свой улус без красивых и добротных сапог.

Любка, мурлыкая что-то, ползала по полу, забавляла себя, как умела, до тех пор, пока ей чего-то не захотелось, что без родителя она не могла сделать. Тогда она с бесконечными «па-па-па-па, пи-пи-пи…» устремилась в схорон отца. Любопытствуя, заглянул туда и заказчик…

Сапожное дело дяди Саши не приносило зримого дохода, потому что большинство сибиряков обходилось самошитыми ичигами, не до шика тогда было. Приходилось дяде Саше «крутиться», чтобы прокормить свою большую семью. Был он величайшей честности и порядочности человек, что и усугубляло его тяжёлое экономическое положение.

Дядя Саша умер, прожив около ста лет, к нему приезжали из Венгрии журналисты, каким-то образом прознавшие о его существовании, он даже, говорят, спел им песенку на родном языке.

Всё трудное время, и военное, и послевоенное, мы поддерживали друг друга: то они нам мисочку муки, то мы им криночку молока. Славные были люди.

А с мамой была простая история: её, слабую и застенчивую, выталкивали из очереди наглые буряты.

До семилетнего возраста я был предоставлен сам себе. Вот когда было полное наслаждение свободой! Чем мы только не занимались! Набеги на колхозные, реже – на частные, огороды. Морковь – главный продукт охоты, пониже рангом – репа, турнепс, капуста. Всё уметалось за милую душу.

В жаркие дни убегали в лес. Заострёнными палочками выкапывали клубни саранок. Очень вкусная пища! И под конец, на десерт, так сказать, мы высасывали нектар из кувшинок голубеньких цветков, названия которых я не знаю.