Элизабет Страут: Меня зовут Люси Бартон

Мать сильно мучилась. Она умирала. Я не способна была в это поверить. Мои дети были тогда тинейджерами, и особенно меня беспокоила Крисси: не слишком ли много она курит сигарет с марихуаной. Поэтому я часто звонила им. На второй вечер, когда я сидела возле мамы, она спокойно сказала:

– Люси, мне нужно, чтобы ты кое-что сделала.

Я встала и подошла к ней.

– Да, – ответила я. – Скажи, что нужно сделать.

– Мне нужно, чтобы ты уехала. – Она сказала это спокойно, и в ее голосе слышалась решимость. Но, честно говоря, я запаниковала.

Мне хотелось сказать: если я уеду, то никогда больше тебя не увижу. У нас были свои сложности, но не заставляй меня уезжать! Я не вынесу, если никогда больше тебя не увижу!

Я сказала:

– О’кей, мама. О’кей. До завтра?

Она посмотрела на меня. В ее глазах стояли слезы, губы подергивались. Она прошептала:

– Пожалуйста, сейчас. Детка, пожалуйста.

– О, мамочка…

– Уизл, пожалуйста, – прошептала мама.

– Я буду скучать по тебе, – сказала я и заплакала. Я знала, что мама не выносит слез. Она сказала:

– Да, будешь.

Я наклонилась и поцеловала ее в волосы, свалявшиеся от болезни и долгого лежания в постели. А потом я повернулась и, взяв свои вещи, пошла не оглядываясь. Но когда я переступила через порог, то не смогла идти. Я крикнула, не оборачиваясь.

– Мамочка, я тебя люблю!

Я стояла лицом к коридору, но ее кровать была ближайшая ко мне, и я уверена, что мама меня услышала. Она не ответила, но я говорю себе, что она меня услышала. Я говорила это себе много раз.

Я сразу же пошла на сестринский пост и стала их умолять, чтобы они не давали ей страдать. И они ответили, что не дадут ей страдать. Но я им не верила. Когда мне удаляли аппендикс, в моей палате умирала женщина, и она страдала. Пожалуйста, умоляла я сестер – и видела в их глазах непомерную усталость людей, которые ничего больше не могут сделать.

В коридоре был отец. Увидев, что я плачу, он покачал головой. Я села рядом с ним и шепотом передала то, что сказала мама: она хочет, чтобы я уехала.

– Когда будет церковная служба? – спросила я. – О, пожалуйста, сообщи мне, папа, когда она будет. Я сразу же приеду.

Он ответил, что службы не будет.

Я понимала – чувствовала, что понимаю.

– Но ведь придут люди, – сказала я. – У нее же были заказчицы, которым она шила, и люди придут.

Отец покачал головой.

– Никакой службы, – повторил он.

И после маминой смерти не было церковной службы.

Не было службы и в следующем году, когда умер от пневмонии отец. Он не разрешил брату показать его доктору. Я прилетела всего за несколько дней до его смерти и остановилась в доме, который не видела так много лет. Он напугал меня, этот дом, своими запахами и теснотой. Напугал тем, что отец так болен, а матери больше нет. Больше нет!

– Папочка, – сказала я, присев возле него на кровать. – О, папочка, прости меня. Прости, папочка.

Отец сжал мою руку, и его глаза были полны слез, а кожа была такая тонкая. Он сказал:

– Люси, ты всегда была хорошей девочкой. Какой же хорошей девочкой ты всегда была!

Я совершенно уверена, что он сказал мне это. Кажется, моя сестра после этих слов вышла из комнаты. Отец умер в ту ночь – точнее, очень рано утром, в три часа. Я была с ним одна. Когда вдруг стало очень тихо, я взглянула на него и сказала:

– Папочка, перестань! Перестань, папочка!

Когда я вернулась в Нью-Йорк после того, как в последний раз видела отца – а годом раньше мать, – мир стал для меня другим. Муж казался незнакомцем, дети, у которых была пора юности, казались равнодушными к моему миру. Я в самом деле чувствовала себя потерянной. Меня охватила паника, как будто семья Бартон, мы пятеро – несмотря на все нелады, – была чем-то вроде домика улитки надо мной. Я его не замечала, пока он не исчез. Я постоянно думала о моих брате и сестре, о том, какими растерянными были их лица, когда умер отец. Мы пятеро были нездоровой семьей, но теперь я осознала, как крепко оплелись наши корни вокруг сердца каждого из нас. Мой муж сказал:

– Но ты же даже не любила их. – И после этого меня еще сильнее охватил страх.

Моя книга получила хорошие отзывы в прессе, и мне неожиданно пришлось путешествовать. Люди говорили: надо же – проснуться наутро знаменитой! Я выступала в шоу утренних новостей на государственном канале, и ведущая сказала: «Вы должны выглядеть счастливой. Вы такая, какой хотят стать все эти женщины, которые сейчас одеваются, собираясь на работу. Так что сделайте счастливое лицо». Мне всегда нравилась эта ведущая. Шоу новостей было в Нью-Йорке, и, вопреки ожиданиям людей, я не оробела. Страх – это занятная вещь. Я сидела в кресле, и к моему лацкану был прикреплен микрофон. Я смотрела в окно, видела желтое такси и думала: «Я в Нью-Йорке, я люблю Нью-Йорк, я дома». Но когда я ездила в другие города – что мне порой приходилось делать, – то постоянно пребывала в страхе. В номере отеля так одиноко. О господи, как там одиноко.