Джанис Парьят - Девять камер ее сердца

– Я бы хотел сказать «да»… Но, честно говоря, я не уверен.

Ты не казалась разочарованной. Ты просто кивнула, словно это был деловой разговор. Я тоже в свою очередь хотел задать тебе несколько вопросов, о тебе, о твоих домашних. Но все это выглядело так, будто тебе на руку присела птичка, клюющая крошки с ладони. Не время делать резкие движения, издавать звуки и пугать ее.

Выходя из класса, ты обернулась.

– Знаете, – сказала ты. – Думаю, вы бы стали.

Скоро наступал конец семестра, и мы начали оформлять выставочный зал. Ты так ничего и не представила. Я был слегка разочарован, но не сильно удивлен. Я даже не мог использовать фразу, которую применял к другим детям: «Как, разве ты не хочешь, чтобы твои родители гордились, увидев твою работу?» Я не был уверен, что твои вообще придут. И не хотел напрягать тебя, говоря: «Бабушка с дедушкой». Не знаю почему, но я чувствовал, что в твоей семье сложная ситуация. Ну, или я так к ней относился.

Когда работы расставлялись, ты слонялась вокруг.

Думая, что ты этого ожидаешь, я не стал спрашивать, где твоя работа. Я спросил, что ты об этом думаешь.

– О чем?

– Обо всем этом… – Я обвел рукой зал, наполненный картинами, рисунками, скульптурами.

– Я хочу посмотреть, как будет, когда все закончат.

И больше мне не удалось извлечь из тебя ни слова. Но я видел, что ты внимательно наблюдаешь, как все расставляется по местам. Тогда у меня даже не было времени спросить, зачем и почему. Это было первое большое событие для меня, оно должно было стать впечатляющим и иметь значение… Ну, какое-то.

В тот вечер я ушел поздно, когда все детские работы были расставлены. Мне казалось, что все получилось довольно красиво. Жаль, что ты не стала в этом участвовать. Я подумал было поставить в уголке несколько бумажных фигурок, которые ты подарила мне, но удержался. Это твой выбор, и я должен его уважать. Очевидно, ты не чувствовала себя настолько частью класса, чтобы тебе хотелось участвовать в выставке.

На следующий день я пришел в школу рано и сразу отправился в зал. Но кто-то успел прийти туда раньше меня. Об этом мне сообщил школьный охранник.

– Одна из учениц, – сказал он. – Она сказала, вы ей разрешили… Дали специальное разрешение… Что-то там поставить. У нее с собой было полно барахла…

– В смысле? – Меня охватила паника. – Какая ученица? Что у нее было?

Он пожал плечами, явно не понимая моего беспокойства:

– Ножницы… бумага… всякое такое…

– Я никому не разрешал ничего делать.

Наконец, он тоже начал слегка беспокоиться:

– Не разрешали?

Я покачал головой.

Он завозился с дверью, отпирая и распахивая ее. Мы быстро пошли вдоль коридора.

В моей голове уже представали сплошные руины. Рисунки, вырванные из рам, разорванные и разрезанные на кусочки. Порванные холсты, разбитые на куски и раскиданные скульптуры. Я еле сдерживал ярость. Кто мог все это сделать? И зачем? На какую-то секунду я подумал о тебе, но заставил себя выбросить это из головы. Почему я вообще подумал о тебе в первую очередь? Может быть, из-за твоей мрачности, одиночества, частой смены настроений? Но ты не все время была такой. И никогда не казалась мне злобной. Хотя кто знает? Дети могут быть очень странными. Я попытался выкинуть это из головы до того, пока мы не войдем в зал. Мы с охранником молчали.

Я вошел. Все было на местах, точно так же как я оставил предыдущим вечером. Ничего не было разбито или сдвинуто с места. Никто ничего не касался.

– Все в порядке? – спросил охранник.

Я кивнул.

– Ну, слава богу.

И тут я увидел. То, ради чего ты приходила с утра пораньше.

На двери, ведущей из зала, с дальней стороны комнаты, была белая занавесь.

Я не мог сказать, что это, ткань или ленты, пока не подошел ближе.

Бумажные журавли. Нить за нитью. Я осторожно коснулся их, и они зашуршали у меня под рукой. Чисто белые. Ровные и одинаковые. Сделанные с индустриальной точностью.

Их была тысяча. Я знал это, не считая.

Говорят, если сложить тысячу журавликов, твое желание исполнится.

Хотел бы я знать, что же ты загадала.

Я так надеюсь, что у тебя все сбудется.

Я люблю тебя. И я едва тебя не ударил.

Ты забилась в угол, крича на меня, и я поднял руку. Я до сих пор вижу, как у тебя расширились глаза, а рот приоткрылся в немую «О», словно все слова замерли в горле от удивления. И страха.

Тот вечер начинался совсем не так. Нет, у нас все начиналось не так.

Я помню, как тогда, несколько лет назад, увидел тебя у костра в новогоднюю ночь. Все было светящимся и теплым, озаренным отсветом пламени. Я скручивал сигарету, и ты встретилась со мной взглядом. Потом был миллион других взглядов искоса, улыбка-другая, смех. Все постоянно менялись местами, вставая долить себе выпивки, сходить в туалет, найти сигареты и спички. В какой-то момент оказалось, что мы сидим рядом. Я протянул тебе сигарету, и ты осторожно затянулась, выпуская большую часть дыма изо рта. Мне так хотелось сказать что-то умное или хотя бы смешное, типа цитаты из книги, чтобы, как бы у нас потом ни сложилось, всерьез или нет, у нас всегда оставалось бы это начало. Но вместо этого, забирая у тебя сигарету, я тупо спросил: