– Кликни его, это твой тятька.
Я посмотрел на тятю и слегка улыбнулся.
Мама снова сказала:
– Кликни тятю.
И я пролепетал своим детским голоском то, что она хотела.
Тятя залился краской и с прежним страхом посмотрел на возвышавшийся в рощице дом.
Народ стал ругать тятю:
– Чего боишься? Своего сына знать не хочешь? Скорей бери, обними его!
– Ну в самом деле, где ты возьмёшь себе другого такого? А ну обними сына, авось он тебя не съест!
Тятя опять бросил беспокойный взгляд на рощу, сделал глубокий вдох, собрал всё своё мужество, подошёл к бамбуковой корзинке, где я сидел, и наконец обнял меня. Потом он расцеловал меня всего.
Это был единственный раз, что тятя меня целовал.
И мама, и тятя плакали.
Когда мы вошли в дом, тятя сразу бросился варить для нас с мамой кашу. Дядька Вэньгуй принёс из своего дома два куриных яйца. В те времена великой бедности два яйца стоили нынешних роскошных обедов. Люди поглядывали на меня и говорили с мамой. Её давно не видели в деревне, все хотели сделать ей приятно. Деревенские были сильно растроганы тем, что она сумела вырастить меня таким славным карапузом. В нашей деревне все были друг другу родственники.
Вода ещё не закипела, как тятю кликнули из дома дядьки, и он ушёл.
В семье его дядьки не было детей, и тятя по собственному почину взялся кормить его.
Народ кричал:
– Вооот! Цзяюнь как флюгер, верит своему дядьке и его жёнушке.
– Уж не знаю, с чего это Цзяюнь так боится своего дядьки да своей тётки! Уж не знаю, что там они ему сделают!
Рис сварился, а тятя так и не вернулся.
У него, конечно, был и свой дом. Но поскольку у дяди не было детей, тятя жил с дядей и его женой. Тятин дом был рядышком, всего в нескольких десятках метров ниже по холму.
Прошло немало времени, и наконец тятя спустился с холма. В нём бродило что-то, как в котелке на огне. Он молчал.
Люди спрашивали:
– Что сказала тебе тётка?
Тятя молчал целую вечность. Наконец он произнёс:
– Ребёнок мой. Оставь сына здесь.
Мама ответила:
– Нет, по суду он мой.
Тятя сказал:
– Пусть так, всё равно он мой. Если оставишь сына у меня, я отдам тебе все деньги за два года. Если нет, не получишь ничего.
Мама растерялась:
– И что, суд для тебя ничего не значит?
– Это не в счёт, я передумал.
– Такое не лечится.
– К чёрту, сын мой.
– Как ты его кормить-то собираешься, недоросль? Ребёнку молоко нужно.
– Парню уже два года, прокормится.
Тут мама не выдержала и заплакала:
– Прокормится? Чем ты его кормить-то собираешься? Из куриной кормушки или из свиной лоханки? У тебя на шее двое старых да двое малых, где тебе всех прокормить! Не дам тебе его уморить.
Двое малых, о которых толковала мать, были мои единокровные брат и сестра, тятины дети от другой женщины.
На самом деле всё это время они стояли рядышком и наблюдали за мной с нескрываемым интересом. Шестнадцать лет спустя мой старший брат и моя старшая сестра были давным-давно в могиле.
Помня об этих детях, мама специально купила для них пакетик карамели.
Когда она отдала им конфеты, они просияли от радости: «Спасибо, мама». В те годы съесть карамельку случалось реже, чем отметить Новый год.
Тятя, конечно, растрогался, но, гневно сверкнув глазами, заорал на детей:
– Ваша мать покойница! А ну отошли отсюда!
Дети послушно встали в сторонке.
Мама сказала:
– Что бузишь? Два года их не видала, купила им сладенького, чего орать-то?
Тятя ответил:
– Оставь их в покое, отдай мне малого.
– Своего сына, тебе? Тебе его не прокормить.
– И меня в покое оставь, прокормлю.
– Не прокормишь.
– Прокормлю.
– Точно не прокормишь.
– Точно прокормлю.
Пока мама и тятя препирались, тятина тётка вышла из дома и завизжала:
– Прокормим или нет – это наше дело, У, не твоё! Ты этого выблядка оставила! Подавись ты своими деньгами, чтоб ноги твоей больше здесь не было! Хошь – удави его хоть сейчас, нечего нам тут мозги морочить!
Люди стали уговаривать маму:
– Оставь мальца Цзяюню, так хоть что-то с него получишь. Слезы катились градом по маминому лицу. Она зарыдала в голос:
– Не прокормить ему моего мальчика! Столько лет с ним провожжалась, разве я не знаю, что он за человек? Да пусть он и будет об нём заботиться, эти-то его не пожалеют.
Все поняли, что она имела в виду тятиного дядьку и его жену.
– Будет тебе, это ж его кровинушка, какое дело, станут ли они о мальце заботиться. Пусть бы он заботился и то ладно.
Читать дальше