Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц»

За эти сорок восемь часов Бланш смеялась больше, чем за долгие годы, проведенные с Клодом. Она смеялась так только с Перл, в те старые добрые времена… Так почему же Лили Харманьгоф говорит, что ей грустно?

– Я не грущу.

– Ну конечно! Каждый раз, когда ты смотришь на море, твое лицо меняется. Уголки губ опускаются. Вот так! – Лили сделала печальное лицо. – Ты не годишься в шпионы, Бланш. И играть в покер у тебя не получится.

– Мне уже говорили об этом.

– Так. Рассказывай!

Они стояли у борта корабля; морские брызги обдавали их волосы и лица. Бланш поняла, что у нее уже очень давно не было близкой подруги. Когда-то у нее была Перл. Но сейчас Перл умирала, не в силах ни думать, ни говорить связно. Перл умирала, несмотря на все попытки Бланш спасти ее. Возможно, умирала как раз из-за этих попыток, чтобы избавить Бланш от затянувшегося отчаяния. Бланш никогда не была близка со своими сестрами; впрочем, сейчас их все равно разделял океан.

Ее самым близким другом был Клод. По грустной иронии судьбы именно из-за него у Бланш не осталось подруг. Встречая любую женщину, Бланш невольно задавалась вопросом: а вдруг это она? Неужели эта милая дама, которая сидит рядом с ней в чайной «Ритца», болтая о дороговизне перчаток и интересуясь, какими духами пользуется Бланш, на самом деле любовница Клода? Каждая женщина со своими зубами и моложе пятидесяти лет становилась подозреваемой. Клод сделал так, что Бланш перестала доверять женщинам.

Что касается ее приятелей из «Ритца»… Ну да. У Бланш было много знакомых и собутыльников. Знаменитости, которых все боготворили: Хемингуэй, Фицджеральд, Портер, Пикассо, кинозвезды. Но они не были ее друзьями. Она не могла делиться с ними любовными переживаниями, потому что не ждала сочувствия. Ведь они были мужчинами. Они наверняка встанут на сторону Клода. И они, скорее всего, вспоминали о Бланш только тогда, когда находились в сказочных стенах «Ритца», где она превратилась в такой же декоративный элемент, как огромная фреска с изображением сцены охоты за баром. Вне этого заколдованного мира Бланш для них не существовала. Иногда Бланш задавалась вопросом, существует ли она вообще за пределами «Ритца».

Сейчас, повернувшись к незнакомке с большими, жадными глазами (почти голодными, подумала Бланш), она поняла, что скучает по женской дружбе. По кому-то, с кем можно примерять одежду; кто будет самозабвенно лгать о твоей внешности и твоей способности противостоять разрушительному воздействию времени. По тому, на кого можно положиться в любой ситуации, кто выслушает и посочувствует, не пытаясь рассуждать. С кем так же отвратительно обошлись мужчины.

И Бланш рассказала Лили Харманьгоф, почему ей так грустно.

– Просто… мой муж и я… наш брак… Все так сложно. Во-первых, мы бездетны. – Бланш затаила дыхание, ожидая ответа Лили; она оказывала этой незнакомке невероятное доверие. Рассказывала то, о чем ни с кем не могла говорить, особенно с Клодом. О, это всегда витало в воздухе, читалось между строк в каждом диалоге Бланш и Клода, даже если они болтали за завтраком об обыденных вещах: «У нас достаточно молока?» или «Думаю, нужно купить новые полотенца».

То, что отсутствие кого-то, особенно крошечных, беспомощных созданий, могло придавать ужасный вес всему, что она делала или говорила, сильно беспокоило Бланш.

– А, – сказала Лили, глубокомысленно кивая. Как будто ей рассказывали такое каждый день.

– Кроме того, этот ублюдок изменяет мне. И я слишком много пью, особенно в последнее время. И мы, кажется, разочаровываем друг друга. Слишком легко. Слишком часто. Мы не те, за кого себя выдавали, когда… ну, ты знаешь, как это бывает. Мы просто не те, кем себя считали. У тебя есть дети? – Накануне вечером Бланш спросила, была ли Лили замужем, но Лили ничего не рассказала о своей личной жизни, как будто привыкла не сообщать слишком много подробностей, когда ее о чем-то расспрашивали. Как будто ее слишком часто о чем-то расспрашивали. Бланш просто решила, что она тоже замужем и сейчас преподает мужу какой-то «урок».

Как и сама Бланш.

– О, нет-нет! – Лили энергично замотала головой. – Жизнь, которую я веду, не для детей.

– Какую жизнь ты ведешь?

– Я расскажу тебе, Бланш; все расскажу. Но сначала поговорим о тебе.

Бланш усмехнулась. Почти сработало; они чуть не поменялись ролями. С другими ее знакомыми: светскими львицами, художниками и пьяницами, одинаково склонными к лести и обману, – фокус неизменно удавался.