Кристоф Тизон - Дневник Л. (1947–1952)

Этим вечером среди тех мужчин не было ангела.

Ну и что они могли мне сказать?

Мужчины, даже когда рассуждают о любви и аде, наверняка говорят о технике.

Он выпрямил руль в последнюю секунду, и грузовик проехал мимо, чуть не задев нас и громко сигналя, а потом исчез. Я не знаю, почему мне вдруг захотелось повернуть налево, просто взбрело в голову. Гум сказал, что больше не даст мне вести машину, хотя это было самое забавное, что мне доводилось делать с тех пор, как мы путешествуем. И даже несмотря на то, что он воспользовался ситуацией, чтобы отъехать подальше от дороги и присесть на пикник под деревом. Я начинаю понимать, что за пикником всегда следует сиеста. Он расстилает одеяло, мы раскладываем еду, сок, кушаем. Это весело. Гум в хорошем настроении, смешит меня. Он умеет описывать лес, нюансы тени и солнечные пятна, как никто другой… ему очень хорошо удается. Он использует слова, которые я не понимаю, такие как «изгвазданный», и это значит «запачканный», будто обрызганный тысячью капель грязи. Или слякоти. Потом я приканчиваю пакет чипсов, говорю: «Ну все, пошли», – а он начинает зевать: «Минутку, я устал, поспим немного, не ты ведь ведешь машину…» В конце концов он укладывается впритирку ко мне, пока я читаю интервью Ланы Тёрнер в журнале «Фотоплей», который он купил мне утром.

Утром мы учились водить на парковке мотеля, я сидела на своем чемодане. Потом я выехала на дорогу, сначала очень медленно. Люди, которые обгоняли нас, вроде не удивлялись, что настолько юная девочка ведет машину, а старый мужик сидит в кресле пассажира. Это было нормально. Такова вся моя жизнь с тех пор, как я езжу с ним. Люди находят нормальной эту парочку, кочующую по направлению к югу. Он снимает комнату, общую, с девочкой, которая даже не его дочь, и все считают, что это нормально. Иногда он просит двойную кровать: хорошо, есть номер 21,13, 32… Он жмется ко мне в прихожей мотеля, гладит мне спину, плечи, целует в уголки губ, а они на нас даже не смотрят. И это несмотря на то, что потоки спермы текут по улицам вслед за нами, его член постоянно свисает между бедер, огромный и вульгарный, а у меня в том месте все красное, как кровь, и изо рта у меня воняет спермой… но они ничего не видят. Они слепы. Или же мы невидимы. Мы стали фантомами, возродившимися, поедающими гамбургеры и издающими странные звуки по ночам. Может, поэтому я свернула налево. Чтобы проверить. Проверить, жива ли я еще.

Маленький город вдалеке трепетал, как сердце, вырванное из горячего тела. Огни, кафе и толпа, которая шла нам навстречу, притягивали каждую клеточку моего тела. На площади устроились ярмарочные артисты, они просто захватили Фулхэм-стрит. Я смотрела на домики, освещенные вольфрамовыми лампами, на манежи, на огромные зеленые и розовые леденцы и группы девчонок и мальчишек, которые кружили вокруг, смеясь. Да, я успела все рассмотреть, несмотря на то, что Гум пытался меня отвлечь, говоря без умолку. Он нахваливал ресторан отеля, спрятанного на окраине города, где нам было бы спокойно. Правда, в его коридорах и даже в номерах воняло мочой и луковым рагу.

Пристроившись у открытых дверей зала, где ужинали престарелые пары и семьи, я вглядываюсь в ночь, выискивая отблески городских огней. Вокруг нас засаленные дома и пустые улицы. Я задыхаюсь. Вселенная сузилась, она проглотила небо, континенты, звезды и всю свою память.

После целого часа ругани и обид Гум наконец-то согласился отвести меня на ярмарку. Одно мороженое и один круг на роликах. Мне пришлось торговаться с ним, чтобы он отошел от края дорожки и в машине дожидался, когда я вернусь. Увольнительная до 11 часов. Ровно до 11, обещаешь? Он постучал пальцем по стеклу своих наручных часов.

Обещаю.

Меня понесло вперед. Какое же это необыкновенное блаженство – находиться среди толпы. Кататься, смеяться. Чувствовать скорость и ветер. Будто бы я нагая, и мир без усилий проникает в меня через поры моей кожи, создавая тысячи мыльных пузырей, которые лопаются внутри меня. Я тонула в свете из тысячи открытых окон. С ума сойти. Я будто парила над собой или была внутри самой себя. Я слышала незаметный поворот колесиков, очень осторожный смех, все музыкальные ноты и поток веселой мелодии из автомата. Не знаю, долго ли я так кружила на роликах, без конца набирая скорость, отданная во власть полета. Я еще никогда не чувствовала себя такой легкой.

Два мальчика уселись на скамейке рядом со мной, пока я переводила дыхание. Один – Мик, а имени второго я не запомнила. Фил, кажется. У них были деньги, и они предложили сходить на автодром. Я ощущала тело Мика совсем рядом с моим, еще более горячее от физических усилий. Это было очень приятно. По дороге к манежу Мик положил свою руку мне на плечо, и мы прокатились два круга. Какие же странные эти люди, которые врезаются друг в друга и смеются. Обожаю. Может, причина в том, что обычно, на улице или в дороге, они избегают друг друга. Никогда не дотрагиваются друг до друга. Во время второго круга Мик уступил мне руль – я умею водить, – и я кричала, как и все, когда кто-то врезался в нашу машинку или когда я гналась за чьей-то. Мик присвистнул и сказал, что я настоящая пацанка. Я чувствовала, как его бедра касаются моих, как они вздрагивают при каждом столкновении. У меня мурашки бежали по коже. Во время третьего круга Гум в своем европейском костюме снова замаячил у края площадки. Он посмотрел на часы и сказал: «Долорес, время идти».