Грэм Свифт - Материнское воскресенье

Это вообще-то и впрямь был довольно странный праздник – Материнское воскресенье, которое почти никто уже не отмечал; однако Нивены и Шерингемы упорно соблюдали этот почти угасший ритуал, как, впрочем, и почти все обитатели их сонного беркширского мирка, движимые тем же печальным и неосуществимым желанием вернуть прошлое. Возможно, по той же причине Нивены и Шерингемы и друг за друга так цеплялись, словно чувствовали себя членами большой общей семьи, обездоленной войной, где погиб каждый десятый.

Джейн, впрочем, этот праздник казался странным по иным причинам, в том числе и связанным со щедростью мистера Нивена, с полученной от него полукроной, с его бесконечным деликатным покашливанием и чрезвычайной вежливостью.

– Итак, Милли пусть возьмет первый велосипед и оставит его на станции до своего возвращения. А вы, Джейн?

Лошадей больше не было, но оставались велосипеды. Два упомянутых были совершенно идентичны – на велосипеде Милли корзина была, правда, чуть побольше, – однако их всегда именовали исключительно «первый» и «второй», и Милли всегда, как ей и полагалось по старшинству, получала первый.

Ну а она, Джейн, разумеется, возьмет второй велосипед и уже через пятнадцать минут сможет оказаться в Апли. Хотя в данный момент ей все еще нужно было получить формальное разрешение на поездку – куда-нибудь, не обязательно в Апли.

– Если можно, сэр, я просто покатаюсь. На втором велосипеде.

– Я, собственно, так и предполагал, Джейн.

Она могла бы просто сказать «на своем велосипеде», но мистер Нивен упорно придерживался терминологии «первый» и «второй», и она давно уже научилась следовать его привычкам. Она знала от Милли, что некогда хозяевами этих велосипедов (и лошадей тоже) были «мальчики», Филипп и Джеймс, в результате велосипеды и стали впоследствии именоваться «первый» и «второй». Мальчиков больше не было, как не было и тех велосипедов, но по какой-то странной причине традиция называть так велосипеды двух служанок сохранилась, хотя теперь это, разумеется, были дамские велосипеды, без рамы. Джейн и Милли, правда, дамами назвать было трудно, зато они некоторым образом воспринимались – и довольно устойчиво – как неясные призраки Филиппа и Джеймса.

Джейн никогда Филиппа и Джеймса даже не видела, а вот Милли когда-то хорошо их знала и, разумеется, для них готовила. А еще у Милли был знакомый – она называла его «мой парень», – который ушел туда же, куда и Филипп с Джеймсом, и тоже, возможно, навсегда остался в той ужасной части Франции. Ее парня звали Билли, хотя она не так уж часто называла его по имени – выражение «мой парень» было столь же устойчивым, как «первый (или второй) велосипед». В общем, Джейн так и не сумела толком понять, как долго Милли и «ее парень» были знакомы и насколько хорошо она его знала. И все же если бы они когда-нибудь поженились, то, разумеется, стали бы Милли и Билли. Впрочем, Милли вполне могла этого «своего парня» и выдумать. Все равно ведь никто не смог бы усомниться в его существовании или захотеть это опровергнуть. Война служила любым целям.

Когда-то давным-давно… Когда-то давным-давно она, новая молоденькая служанка по имени Джейн Фэйрчайлд, прибыла в Бичвуд. Это случилось как раз после того, как по стране прошла великая волна опустошения и отчаяния. Семья, в которой ей предстояло работать, как и многие другие, ощутимо уменьшилась, а оставшимся в живых ее членам пришлось существенно сократить и свой бюджет, и количество слуг, довольствуясь всего лишь кухаркой и горничной. Кухарка Милли по старшинству занимала более высокую должность: повара и домоправительницы одновременно, однако же, безусловно, тяготела к кухне, так что на Джейн, хоть она и была горничной новенькой и неопытной, вскоре была возложена большая часть обязанностей домоправительницы, с которыми она вполне успешно справлялась.

Она, впрочем, совершенно не возражала. И Милли она любила.

Кухарка Милли была всего на три года старше ее, но держалась так, словно была ее матерью; возможно, гибель на войне «ее парня» послужила причиной того, что она очень быстро стала полнеть, особенно в области талии и груди, и теперь выглядела как немолодая, умудренная жизнью женщина, которая и впрямь годилась на роль чьей-то матери. Возможно, именно эту роль ей больше всего и хотелось сыграть. Во всяком случае, она и о «своем парне» всегда говорила так, словно была матерью этого бедолаги.

А сегодня кухарка Милли, если, конечно, велосипед сумеет выдержать ее вес и довезти ее до станции, собиралась навестить свою мать.