Аманда Штерс - Святые земли

Жду вас в ешиве, там и поговорим.

Сделайте мне любезность, помойтесь.

Всего доброго,

раввин Моше Катан

От Давида Розенмерка – Гарри Розенмерку

Рим, 1 апреля 2009 года

Папа,

я по-прежнему пишу тебе, несмотря на твое молчание. Чтобы не рвать окончательно. Чтобы не настал тот день, когда мне придется встретиться лицом к лицу с незнакомцем, который окажется моим отцом. Чтобы не забывать о тебе.

Ты все еще сердишься? Из-за простого выражения. Эта простая фраза изменила всю мою жизнь, а твою – нет. Да, я люблю мужчин. Мне следовало бы сказать «одного мужчину», ведь я переживаю настоящую историю любви, папа. Разве не хочется тебе повидать того, кто сделал твоего сына счастливым? А поговорить со мной, услышать мой смех?

Вот странно, чем реже тебя вижу, тем больше становлюсь на тебя похож. Я ищу тебя в зеркалах. У меня твои волосы. Тепло твоих рук передается моим даже посреди зимы. Я замечаю все чаще, что ношу водолазки, из которых ты не вылезал, когда мы жили в Лондоне, а ведь я ребенком их ненавидел. И хотя я отращиваю бороду, на моей щеке все та же девичья родинка.

А вот и моя фотография.

Надеюсь, ты радуешься своему новому сумасбродству. Ты-то, так и не пожелавший купить мне хоть какое-нибудь домашнее животное! Ты не захотел завести даже красную рыбку. А теперь ты заводчик свиней. Есть ли у тебя работники? Сколько у тебя хрюшек? Только не говори мне, что делаешь все своими руками. Это ты-то – в сапогах и спецовке? Мама мне сказала, что у тебя и телефона-то нет. Не верю я в это. Но в любом случае не осмелился бы позвонить. Отсутствие писем – это не так больно. Мы все разобщены. Мама, Аннабель, ты и я. Я – один кусочек пазла, затерянный на скверном материке. А может быть, это как раз ты?

Давид

От Моник Дюшен – Гарри Розенмерку

Париж, 2 апреля 2009 года

Дорогой бывший муж и как-никак отец моих детей!

Выражусь кратко, но точно. Ты – старый мудак. И это безнадежно. Твой сын написал тебе сотни писем, и все остались без ответа.

Видел бы ты, с каким успехом проходят премьеры его пьес, сколько людей отбили себе ладони, аплодируя его таланту.

«Гениальный автор» – вынесла в заголовок газета «Ла Репубблика» после римского спектакля на прошлой неделе. А он-то, он… Думаешь, улыбался? Нет. Он весь вечер, как всегда, не мог оторвать взгляд от двери, а не от сцены. Так надеялся увидеть, что она открывается и входишь ты.

Изругай его! Поссорьтесь! Это всегда лучше, чем твое молчание старого брюзги!

Признаюсь, мне есть за что благодарить и тебя: с тех пор как ты разводишь свиней, я рассказываю об этом на всех парижских обедах. И имею грандиозный успех! Правда, не уверена, что это снизит градус антисемитизма. Свиньи, отслеживающие террористов? Ха-ха! Подумать только, а ведь ты почти заставил меня поверить, что такое может быть на самом деле…

Это ты вспомнил наш первый обед у Свинека? Как закадрить гойку?

Короче, дела у меня ничего себе. Новые проекты, увлекательные и прибыльные. Благодарение богу, с тем пансионом, какой ты мне положил… Говорила я тебе, что эта старая коза Марин Дюрье снова вышла замуж? За русского. Не за еврея. За настоящего русского. И сделала себе подтяжку лица – когда улыбается, внутри что-то потрескивает.

Не знаешь ли каких новостей от Аннабель? Вот забавно: «новеллы от Аннабеллы» – ни дать ни взять название какой-нибудь из еще не написанных пьес Давида. Мне она не рассказывает ничего. Я чувствую, как ей грустно. Вот-вот она вернется из Нью-Йорка. И, может быть, покончит с этими чертовыми занятиями! Это ж надо – учиться больше десятка лет! Была специалистом высокой квалификации, а теперь подавай еще и докторскую степень… Зачем? Пусть наконец подарит нам внучат!

Слушай, напиши твоему сыну. Его жених очарователен by the way [1] Кстати ( англ. ). – Здесь и далее примеч. перев. .

И подходи же к телефону!

Моник

От Гарри Розенмерка – Моник Дюшен

Назарет, 6 апреля 2009 года

Дорогая Моник,

и это ты называешь краткостью? Твое письмо на целых две страницы, умеешь же ты надоесть.

Гарри

От Аннабель Розенмерк – Гарри Розенмерку

Нью-Йорк, 10 апреля 2009 года

Дорогой мой папа,

да, как ни крути – никаких новостей, прости… я плакала, плакала навзрыд над своим разбитым сердечком… Мне так трудно поверить, что слезы, испаряясь, попадают туда же, куда и морская вода, и дождевая, или та, что в унитазе. Мне хотелось бы, чтоб существовали такие врачи, которые исцеляли бы от печали. Нет, не психоаналитики, и не иглотерапевты, или другие какие-то целители. А настоящие врачи, умеющие локализовать печаль, дезинфицировать ее. Это было бы доброе дело, хотя и невыносимое. Потом они помазали бы печаль чем-нибудь вроде розовой патоки, полили, как конфетку или пирожное для детей, у которых выпали зубки, и печаль бы задохнулась – она, а не я. И тут разверзлась бы стена, и больше не было бы его лица, а зеркала перестали бы отражать мое. И я заплатила бы врачу за печаль, дала бы ему все, что он захотел. И я оставила бы там у него мои набрякшие тяжестью подошвы, как забывают голландский велосипед. Розовой патоке не по силам совсем стереть печаль, речь не о том, чтобы ее изничтожить, а только превратить бы во что-нибудь сладенькое, что вспоминаешь со смехом.