Вечером Ко Айе Мин позвал меня на обед в «Красный дом», куда он пригласил и свою подругу Ма Эй. Мы ели пиццу, лапшу и белый, как цветки жасмина, сыр моцарелла. Вроде было что-то еще, поданное с сырыми помидорами и оливковым маслом. Последнее меня очень удивило. Насколько я знаю, некоторые девчонки втирали оливковое масло в волосы, чтобы больше блестели. Я всегда заказывал спагетти с перченым томатным соусом, надеясь, что соус приготовлен не на оливковом масле.
Как-то я уже встречал Ма Эй в офисе Ко Айе Мина. Она была невысокого роста, немногим выше меня. Тогда она попросила, чтобы я научил ее играть в шахматы. По ее словам, Ко Айе Мин – слишком строгий учитель. Ма Эй жила в Кало и вместе с младшей сестрой работала в ресторанчике их матери, находящемся близ базара.
Волосы у нее были такими длинными, что спускались почти до бедер. Но самым удивительным у нее были глаза. Совсем круглые и не карие, а синевато-серые.
Ма Эй была рада видеть нас с Ко Айе Мином. Первые несколько минут она возбужденно тараторила, но вскоре успокоилась. Она спрашивала, какие предметы в школе мне нравятся больше всего, как чувствует себя мой дядя и каково мне живется с ним в компании кур и свиньи. Ма Эй внимательно выслушивала мои ответы, а когда я сказал, что у нее очень красивые глаза, засмеялась и потрепала меня по руке.
Никто и никогда не обращался так со мной.
– А ты симпатичный.
И таких слов мне никогда не говорили.
Я хорошо видел, что ей по-настоящему нравится Ко Айе Мин. Ее глаза светились радостью и восхищением. Однако в них таилось и еще что-то. Я заметил это не сразу, поскольку смотрел на ее улыбку и отвлекался на вопросы. Чем дольше мы сидели и говорили, тем отчетливее я видел это непонятное что-то.
Казалось, у меня перед глазами медленно расходится туман. Нужно лишь было набраться терпения.
«Многие люди так себя ведут, – думал я. – Они могут смеяться. По-настоящему, когда смеются губы, щеки и все лицо. Глаза у них сияют, а на сердце словно лежит тяжелый камень».
Когда я заметил это у Ма Эй, ощущение скрываемой тяжести уже не покидало меня весь вечер.
Перед уходом Ко Айе Мин отошел расплатиться и о чем-то спросить. Наши глаза снова встретились. Ма Эй поняла: я увидел то, что она прятала за нежной улыбкой.
Она ничего не сказала.
Только молча потрепала меня по руке, второй раз за этот вечер.
На следующий день на пороге дома Ко Айе Мина неожиданно появился У Ба. Никогда еще я не был так рад встрече с дядей, как сейчас.
– Вот ты где! В школе никто не знает, куда ты подевался. Учителя изумились, увидев меня. Они утверждали, что я посылал записку с просьбой освободить тебя от занятий…
Я испугался, что дядя рассердится на мои проделки.
– Извини. Я… – пробормотал я и запнулся.
– Мне понадобилась вся сила воображения, чтобы вразумительно объяснить им, что записка запиской, а где ты сейчас, я не знаю…
На дядином лице мелькнула улыбка. Я понял, что он на меня не сердится. Я подбежал к нему. У Ба обнял меня.
– Ты давно вернулся?
– Нет, этим утром. Ехал на автобусе и потом лег вздремнуть.
Я крепко обнял его и долго не отпускал.
– Ты пойдешь со мной?
– Конечно. Я ждал тебя. Без тебя и папы дом становится таким большим…
Я запер контору Ко Айе Мина и положил ключ под коврик. Держась за руки, мы пошли домой. По дороге завернули на базар: купить букет цветов для алтаря, а также мягкого хлеба и растворимого кофе дяде на завтрак. На обед мы купили яиц, риса, лука и овощей.
За время отсутствия дядя изменился. Поездка в Янгон отняла у него немало сил. Даже массаж ног не взбадривал его, как раньше. Я это чувствовал, хотя он и утверждал, что я ошибаюсь.
Он еще похудел и, как мне показалось, стал ниже ростом. Он ходил медленнее и больше сутулился, словно каждый шаг требовал усилий. «Будь я таким же рослым и сильным, как мой отец, – думал я, – посадил бы дядю на спину и носил бы по двору и по всему Кало». Мы бы вместе отправлялись на базар за покупками, а потом заходили бы в его любимую чайную, чтобы заказать шанскую лапшу и невероятно крепкий чай. Если бы он захотел, я бы даже поднялся с ним по двумстам семидесяти двум монастырским ступеням, чтобы он мог полюбоваться оттуда видом на город. Но таким рослым и сильным я стану только через три или четыре года.
По утрам дяде становилось все тяжелее вставать с постели. Он уже не завтракал со мной, как раньше. Когда я возвращался из школы, мне казалось, что он совсем недавно проснулся. Зато вечером он теперь засиживался допоздна. Приходя по утрам на кухню, я заставал в очаге теплую золу. И чайник тоже был теплым. Почему У Ба не спалось ночами? Чем он занимался в это время? Я представил, как тяжело ему сидеть на кушетке, когда я уже давно сплю. И соседи тоже спят. Ни одного звука вокруг. Птицы не щебечут. Даже куры не кудахчут.
Читать дальше