Лю Чжэньюнь - Меня зовут Лю Юэцзинь

– Нельзя делать людям добро: как сделаешь, так друзья превращаются во врагов, – качал он головой.

Итак, превратившись во врага, Хань Шэнли отбросил всякие церемонии и стал в открытую выбивать из Лю Юэцзиня долг. Сначала он приходил к нему раз в неделю, потом каждый вечер. Тогда и Лю Юэцзинь сменил тактику: теперь он уже не отпирался, что у него нет денег или что он их не вернет, а просто все сваливал на Жэнь Баоляна:

– Деньги имеются, – говорил он, – да только они у Жэнь Баоляна, это он задерживает зарплату, я-то тут при чем? – Или: – Иди к Жэнь Баоляну, если он выплатит мне деньги, я их тут же верну тебе.

Хань Шэнли не знал, плакать ему или смеяться.

– Ты малость попутал: ведь это ты мне задолжал, почему я должен искать какого-то Жэнь Баоляна?

Сегодня Хань Шэнли пришел снова, но не вечером, а в обед. До этого он обычно заявлялся в костюме, купленном на ближайшем ночном рынке, где «все по двадцать» или «по тридцать» – в общем, в секонд-хенде неизвестного происхождения. Но сейчас вместо костюма на нем была испачканная кровью футболка, штаны, тоже в крови, а на голове красовалась повязка. Лю Юэцзинь в это время как раз стоял на раздаче в столовой; в помещении сотни рабочих шумно опустошали палочками пластиковые коробочки. Хань Шэнли, не церемонясь, пробился сквозь толпу к самому окошку и заорал:

– Лю Юэцзинь, если сегодня же ты не вернешь мне долг, я тебя в порошок сотру!

Лю Юэцзинь, увидав, что он весь в крови, забеспокоился:

– Это что-то новенькое!

Рядом с Лю Юэцзинем на раздаче риса стояла племянница Жэнь Баоляна, Е Лянъин. Лю Юэцзинь вручил ей свой черпак и направился вон из столовой, увлекая за собой Хань Шэнли. Наконец он усадил его на мотки проволоки и, пристроившись рядом, сказал:

– Что ж ты меня публично из-за этих денег позоришь? Если тебе самому все равно, то мне – нет.

Хань Шэнли, схватив себя за футболку, запричитал:

– Из-за тебя меня избили.

– Кто? – удивился Лю Юэцзинь.

– Тебя это не касается, просто я тоже задолжал.

Пристально посмотрев на Лю Юэцзиня, он добавил:

– Мне есть чему у других поучиться, пока я тут с тобой сюсюкаюсь, меня самого чуть на тот свет не отправили.

Лю Юэцзинь знал, что Хань Шэнли время от времени промышлял воровством, поэтому он догадался, что избили его, скорее всего, за какую-нибудь кражу. Между тем Хань Шэнли, показывая на свою перевязанную голову сказал:

– Мне в больнице восемь швов наложили и взяли за это сто семьдесят юаней, которые, считай, теперь тоже висят на тебе.

Лю Юэцзинь зажег сигарету и решил перевести разговор на другую тему:

– Шэнли, нам ли сводить счеты друг с другом? Ты лучше вспомни, кто тебя горячей лапшой отогревал, когда восемь лет назад, еще до переезда сюда, тебя в метель мачеха из дома выгнала.

– Если все это вспоминать, так я тебя должен дядюшкой своим величать. Ты мне про это уже тысячу раз говорил, пора уже и меру знать. Короче, дядюшка, я тоже в переплет попал. Возвращай деньги!

– Да у меня правда их нет, дай мне еще несколько дней.

Хань Шэнли огляделся по сторонам и ткнул пальцем в мотки проволоки под своей задницей:

– На стройке имеется и проволока, и кабель, утащишь ночью – и делу край.

Лю Юэцзинь, не раскусив до конца Хань Шэнли, порывисто вскочил со своего места:

– Шэнли, меня лично не колышет, чем ты там целыми днями занимаешься, но я вором становиться не хочу.

Заметив, что Хань Шэнли снова начинает закипать, Лю Юэцзинь и сам заартачился:

– Разве это нормально – толкать на такие дела? Да ты меня просто под нож подставляешь!

Хань Шэнли в ответ заорал:

– Денег у него нет, воровать он не желает! А как ты собираешься выкручиваться?

В этот момент из-за угла показалась группа отобедавших рабочих. Лю Юэцзинь схватил Хань Шэнли за руку и вполголоса попросил:

– Три дня, дай мне еще три дня.

Разменяв пятый десяток, Лю Юэцзинь не только стал разговаривать сам с собой, но еще и постиг одну истину: на свете существует две категории людей – толковые и бестолковые. К последней относятся те, кто своим же языком себя загоняет в угол. Казалось бы, какая-то фраза, а связать может по рукам и ногам. Взять того же Лю Юэцзиня. В некоторых делах он очень даже смыслил. К примеру, он прекрасно мог управляться в столовой, зная, что именно приготовить: тушеную морковь с капустой или тушеную капусту с морковью, добавить ли туда мясца, и если да, то сколько. Точно таким же был его дядя Ню Дэцао, работавший когда-то поваром в тюрьме. Но стоило Лю Юэцзиню или Ню Дэцао выйти за пределы своего рабочего места, они тут же становились совершенно бестолковыми. Язык свой и тот контролировать не могли. Но одно дело – пустая брехня, а другое – дурацкое бахвальство, последствия которого нужно осознавать. Если повезет, то свои слова удастся оправдать, а если нет, то проблемы будут расти, как снежный ком, и дело примет уже совсем другой оборот. Но ведь так приятно бывает произвести впечатление, это так тешит самолюбие.