Скарлетт Томас: Орхидея съела их всех

Странные, медлительные птички укутывались в свои золотые плащи, натягивали на глаза красные маски и чуть ли не часами зависали над кормушкой с семенами нигера, словно это не кормушка, а птичий опиумный притон. На следующий день заявились еще десять. И потом три дня подряд – еще по столько же, пока сад не стал местом ежедневного сбора пяти десятков черноголовых щеглов. Все они медленно и сосредоточенно ели (на это уходило довольно много времени), иногда им становилось тесно, и кого-нибудь сталкивали с кормушки, но по большей части они просто щелк-щелк-щелкали семечками, как марионетки-супергерои, которых дергают за ниточки обкуренные кукловоды. Потом они все разом взмывали в воздух и принимались летать над деревней, юля и щебеча, и это напоминало звук перемотки старой пленочной кассеты. Так продолжалось с неделю, а затем щеглы исчезли. Все так же юля и щебеча, они двинулись через Ла-Манш стаей, состоявшей приблизительно из трехсот пятидесяти птиц, согласно сводкам Птичьей Обсерватории города Сэндвич.

– Хотелось бы достойно встретить их в этом году, если они вернутся.

– Они были такие красивые.

– Совсем как ты, – говорит Джеймс и гладит Брионию по щеке. – Солнце еще не село, и довольно тепло. Может, накинешь кофту и посидишь с вином здесь? Я принесу тебе шезлонг.

Джеймс все время старается вытащить жену на свежий воздух. Вдруг, если Бриония будет чаще дышать свежим воздухом, она станет больше похожа на неземную, безупречную Флёр, которая славится тем, что даже спит в саду, когда луна полная. Хотя вслух он, конечно, о таком даже не заикался. Он говорит, что Бриония красивая. Он говорит, что Бриония красивая, и тогда Бриония начинает надумывать себе разные ядовитые мысли вроде этой: что толку, если Джеймс сейчас вынесет шезлонг, ведь она будет сидеть в нем одна, пока он готовит ужин. Вот в чем суть его предложения. Хорошее это предложение или плохое? Не лучше ли было ей самой решить посидеть в саду и принести себе шезлонг? Джеймс однажды сказал ей, что она часто преувеличивает и наделяет его слова смыслом, которого в них и в помине нет. Бриония тогда рассмеялась и напомнила ему, что работает агентом по недвижимости, преувеличивать – часть ее профессии и теперь она ничего не может поделать с тем, что по привычке норовит описать стенной шкаф так, будто речь идет об отдельной комнате. Но он-то, конечно, имел в виду другое: что в жизни она склонна говорить о комнатах так, будто это – всего лишь стенные шкафы.

– Это тебе, случайно, не для колонки? – спрашивает Бриония.

– Что?

– Ну, не знаю. Самодельная кормушка в саду. Щеглы ведь прилетят не раньше октября или ноября. Если вообще прилетят. А пока они не прилетели, ты будешь писать о том, как весело наблюдать за кошками, которые притаскивают нам убитых птиц? И о том, что расхлебывать это приходится папе, потому что мама чересчур рассержена, или слишком громко визжит, или слишком поздно вернулась домой и все пропустила, или вообще уехала на конференцию.

Или же у нее похмелье, но этим пунктом в последнее время уже никого и не удивишь.

У Джеймса колонка на четвертой полосе глянцевого приложения самой продаваемой либеральной газеты, которая выходит по выходным. Колонка называется “Экологический папа”. А напротив – другая колонка, под заголовком “Городская мама”. Идея состоит в том, что Джеймс, в свое время известный автор публикаций о природе, а теперь прославившийся колонками в глянцевом приложении, пишет о жизни в загородном доме с двумя “свободными от городских предрассудков” детьми и женой, чей характер стремительно портится. Городская мама пишет о празднованиях дней рождения, на которые друзья приглашают ее детей и которые обходятся тем в десять тысяч фунтов, и задается вопросом, покупать ли своим отпрыскам обувь в “Кларксе”, как когда-то делали ее родители, или переключиться на “Праду”, где обувают детей ее самые обеспеченные друзья.

– Эй, Букашка, да ладно тебе! Что не так?

– Все так, извини. Я не…

– Вообще-то ты ведь и в самом деле ни разу в жизни не убирала за котами.

– Я убираю за ними, когда тебя нет дома. Это ужасно.

Бриония вздыхает и продолжает:

– Ладно, ерунда. Не хочу начинать. Прости меня. Я страшно устала, да и расстроена из-за Олеандры, и мне еще нужно столько прочитать к четвергу.

Бриония не только работает в риэлторском агентстве, но еще и изучает культуру восемнадцатого века на вечернем отделении магистратуры.

– Просто я беспокоюсь, что ты слишком много времени тратишь на эту колонку. Жаль, если ты забросишь серьезную работу. Вот и все.