Кимберли Брубэйкер Брэдли - Война, которая спасла мне жизнь

– Да оставь его, – устало сказала мне мисс Смит, когда я начала отчитывать Джейми. А ему добавила: – Пока не откусишь хотя бы по одному кусочку от всего, что лежит у тебя на тарелке, никакой добавки не получишь.

На столе под вилками лежали сложенные тряпочки. Прежде чем приняться за еду, мисс Смит положила свою себе на колено, и мы сделали то же. Теперь Джейми взял эту тряпочку, накинул её себе на голову и сквозь неё пробубнил:

– Хочу ветчину.

– Получишь ещё, когда попробуешь по кусочку от остального, – повторила мисс Смит. – Потом можешь говорить, что не нравится, но только если ты это пробовал. И убери с головы эту салфетку.

Джейми запустил тарелкой об стену. Тарелка разбилась вдребезги. Мисс Смит взвизгнула.

Я схватила Джейми. Подняла с пола кусок помидора и сунула ему промеж зубов. Он сплюнул его мне в лицо.

– А ну жри! – завопила я. Сгребла горох с тарелки и запихнула ему в глотку. Он закашлялся и засипел. Мисс Смит попыталась разнять мою хватку.

– Ада! – крикнула она. – Ада, прекрати! Ему же больно!

Больно, видите ли. Ему. Ему, который сам же не слушается.

– Так, Джейми, ужин окончен, – отрезала мисс Смит и схватила его за руку, которой он отчаянно молотил в воздухе. – Мыться и спать! – Она потянула его с пола, и, хотя он вовсю орал и пинался, потащила его наверх.

Убью его, решила я. Прирежу просто, раз он так себя ведёт.

Я потянулась за костылями и встала на ноги. Собрала осколки тарелки и остатки разбросанной еды. Вытерла воду, которая пролилась, когда я случайно опрокинула свой стакан. Сверху доносились вопли Джейми. Мисс Смит его либо купала, либо пытала, и я была согласна на оба варианта.

Покончив с уборкой, я поднялась наверх по ступенькам. На костылях это плёвое дело. Крики к тому времени стихли.

– Я набрала тебе новую ванну, – раздался голос мисс Смит. – Ты как, доела?

Я кивнула. Есть ещё очень хотелось, но в животе до того скрутило – какая там еда, кусок в горло не пролезет.

В ванной меня ждали горячая вода, мыло и полотенце. От одного вида станешь свежее, но вода так заманчиво плескалась, и я полезла мыться. Потом надела обновку, называется пижама – такая специальная одежда, чтобы в ней спать. И верх тебе, и низ голубенькие. Ткань оказалась такой мягкой, что мне тут же захотелось прижаться к ней щекой. Весь этот дом был мягким. Мягким, добрым и немного пугающим. У мамы я хотя бы знала, что я такое.

Когда я зашла в комнату для сна, Джейми лежал на кровати, свернувшись калачиком, и посапывал, а мисс Смит дремала в кресле рядом с кроватью. Нехорошая мисс Смит, напомнила я себе и легла спать.

Посреди ночи я резко проснулась – так у меня бывало, когда мама приводила домой гостей. Села рывком на кровати, схватилась за одеяла. Дыхание резкое, как бы клоками.

– Всё хорошо, – слышу голос мисс Смит. – С тобой всё нормально, Ада.

Поворачиваю голову. Мисс Смит до сих пор сидит в кресле со стороны Джейми. В окно льётся лунный свет, но лицо мисс Смит в тени.

Сердце у меня колотится. В голове свистопляска.

– Всё в порядке, Ада, – повторяет мисс Смит. – Тебе, наверно, кошмар приснился?

Кошмар? Я сама не знаю. Джейми лежит тут же, под боком – ротик полуоткрыт, дыхание ровное, мягкое.

– Нас бомбили? – спрашиваю.

Мисс Смит головой покачала.

– Да нет вроде бы. Я ничего не слышала, хотя тоже вот проснулась. – И подносит к лучу лунного света запястье. – О, давно за три. Надо же, случайно задремала. Вот уже и ночь почти всю проспала.

И по голосу её слышно, что улыбается.

– Давно не могу нормально уснуть. Со смерти Бекки не сплю как следует.

– А когда Бекки умерла? – спрашиваю.

Мисс Смит прочистила горло:

– Три года назад. Во вторник будет три года.

Она не спала три года?

– Отчасти поэтому я и не хотела вас брать, – говорит. – Конкретно с вами это никак не связано. Просто осенью мне всегда значительно хуже. Ещё дни такие короткие, и потом… да, собственно, зимой мне тоже не очень-то здо́рово. И никогда не было, даже в твоём возрасте. Ненавижу, когда темно и холодно.

Я кивнула. Тоже ненавижу темноту и холод. Зимой вечно ходишь с ознобышами на руках и ногах, они жутко чешутся, свербят.

– Бекки – это ваша дочка была? – спрашиваю.

– Моя дочка? – И как захохочет, отрывисто так. – О нет. Подруга. Лучшая подруга. Мы в университете вместе учились. Это её дом был, она мне его оставила.

– И Коржика тоже, – подсказываю.

– Она подарила мне Коржика задолго до своей смерти. Хотела, чтобы я тоже полюбила лошадей, как она. Не сработало.