Сьюзен Кельман - С высоты птичьего полета

– Зеленый! Великолепно! Он так подойдет для новой шапки Петера, если я заставлю этого негодяя носить шапки!

Ханна разглядывала мягкие мотки шерсти мшисто-зеленого цвета, пока искусные пальцы Клары разглаживали их на коленях.

– Мама, – засмеялась она, – остались ли в Голландии еще дети, которые ходят без связанных тобой вещей?

Клара усмехнулась про себя и вернулась к отложенной работе.

– Это мой личный акт сопротивления, – призналась она. – Я собираюсь согреть всех голландских мальчишек, даже если не смогу их уберечь.

Ханна кивнула и пошла на кухню ставить чайник. Вернувшись в гостиную, она заметила, что руки матери вцепились в подлокотник кресла.

– Я хочу встать, совсем одревенела, – объявила она, и, уклонившись от попыток дочери помочь, медленно поднялась. Чтобы разогнуться ей потребовалось время, и она, ковыляя, сделала несколько шагов. Затем выпрямилась, и опираясь на трость, направилась к окну.

– Как дела в университете, дорогая?

Ханна задумалась – она не знала, как много можно рассказать матери, а потому остановилась на следующем:

– Все по-прежнему. Меньше студентов, больше правил.

Раздвинув занавески, Клара всмотрелась в сумерки за окном и задумалась. – Так много уныния, всем этим трудно будет дышать любому. Иногда я рада, что сижу дома. Не уверена, что смогу это выдержать. Наверняка, если когда-нибудь выйду отсюда, то меня запрут в камере в первый же день: скажут, что передавала секреты британцам или ударила тростью одного из фрицев.

Ханна двигалась по комнате, наводила порядок и посмеивалась – Вот уж кто, а ты самое секретное наше оружие, мама. Кто бы стал подозревать седую старушку-рукодельницу в шпионаже? Не сомневаюсь, что будь у тебя возможность, ты в одиночку уничтожила бы всю немецкую армию.

Клара согласилась, шутливо погрозив воздуху тростью. Потом подошла к другой занавеске и решительно задернула ее.

Ханна сняла кипящий чайник и заварила чай. Затем, развернув оберточную бумагу, достала тонкий кусок мяса, добавила черный хлеб и фрукты и они поужинали у камина. Ханна вышла в коридор и достала из сумки подпольную газету «Хет Парол» – ее передал для Клары один из преподавателей в университете. Роясь в кармане пальто в поисках ручки на случай, если мать захочет пометить статьи для Ханны, она обнаружила в нем подобранную на улице педаль. Забрать педаль – было каким-то естественным решением, желанием отбить у немцев хоть что-то, принадлежащее им самим. Но сейчас, когда она смотрела на педаль, ее осенила идея.

– Я иду в папину мастерскую, – крикнула она через плечо, сунув газету в нетерпеливую руку матери.

Клара придвинулась ближе к камину, и принялась просматривать заголовки, одобрительно кивая головой.

Накинув пальто, Ханна прошла через заднюю дверь и по узкой каменной дорожке спустилась в их крошечный садик. Обычно дома в Голландии не имеют задних садов, но их дом граничил с небольшим лесом, и отец при покупке выторговал им клочок земли. Открыв две массивные деревянные двери в отцовскую мастерскую, она перенеслась в прошлое. Тот же запах пыли и масла встретил ее, как в детстве. Протянув руку за дверь, она включила свет. Одинокая лампочка качнулась взад-вперед, и, лязгнув металлической цепью, осветила все помещение. На свет прилетел заплутавший мотылек, его крылья с резким шелестящим звуком забились о лампочку. Она огляделась, глубоко вдохнула, позволяя убаюкивающим воспоминаниям наполнить ее трепетом, охватывающим ее каждый визит сюда. Присутствие отца, большое, но смутное, все еще ощущалось, заполняя все пространство. Она посмотрела на свои руки и затем, по одному разжала пальцы, предлагая педаль мастерской.

По щекам потекли слезы, и Ханна удивилась им. Из-за времени, в которое они живут, из-за этой войны, воспоминания об ушедших муже и отце переживались острее, тоска, спрятанная глубоко, теперь вышла наружу.

Закрыв глаза, она представила себе, как большая, медвежьярука отца тянется к ней и забирает педаль, его густые темные брови хмурятся, когда поверх очков для чтения он видит, что она ему дает. И тогда своим низким раскатистым голосом он бы спросил: «Что это ты мне принесла, Ханна-медвежонок?». Он осторожно покрутил бы педаль в своей огромной ладони, рассматривая, как сокровище из неведомой страны. А потом, несмотря на пустяковый подарок, заключил бы ее в объятия и сказал: «Спасибо, дорогая».

Ханна смахнула слезы и прошла дальше, к верстаку, так и не тронутому после смерти отца. Она положила педаль на стол рядом с последним проектом, над которым он когда-то работал – трехколесным велосипедом для одного из соседских детей.