Клэр Чемберс - Простые радости

Джин вытащила из кармана шелковый платок и туго завязала его под подбородком, чтобы волосы не лезли в лицо во время езды. Потом втиснула сумку в корзинку на руле, вывезла велосипед к бордюру и, отточенным движением расправив под собой юбку, вскинула себя в седло.

Дорога от здания газеты в Петтс-Вуде до дома в Хейсе занимала всего десять минут, и даже в это время машин почти не было. Солнце стояло высоко в небе; впереди еще несколько часов дневного света. После того как она побудет с матерью, может, останется еще время заняться садом: выползшая из-под соседского забора и угрожающая рядам фасоли сныть требовала неусыпной бдительности.

Копаться в грядках летним вечером – сама мысль об этом приносила бесконечное умиротворение. Лужайки – передняя и задняя – подождут до выходных. Это и без того тяжелая работа, а тут еще придется заодно стричь соседскую траву. Так бывает: сначала – порыв великодушия, а потом одолжение превращается в обязанность, которую одна сторона выполняет все менее охотно, а другая принимает все менее благодарно.

Джин затормозила возле цепочки магазинов, которая тянулась, изгибаясь вниз по холму от станции. Стейк и почки – слишком долго, но мысль о неизбежной яичнице на ужин подействовала на нее угнетающе, и она купила в мясной лавке телячьей печенки. Можно приготовить ее с молодой картошкой и зеленой фасолью с огорода. С остальными пунктами списка тянуть не стоило – в половине шестого все закроется, а она хорошо себе представляла и реакцию матери, если та останется без туфель и лекарств, и собственные мучения, если кончатся сигареты.

Когда она наконец добралась до дома – скромной одноквартирной постройки 30-х годов, повернутой задом к парку, – радостное настроение испарилось. Укладывая в клетчатую хозяйственную сумку печенку в вощеной бумаге, она умудрилась два раза капнуть кровью на свою серую шерстяную юбку – и ужасно на себя злилась. Юбка совсем недавно побывала в чистке, и Джин по собственному опыту знала, что пятна крови – самые стойкие.

– Джин, это ты? – Голос матери, тревожный, полный упрека, плыл вниз по лестнице в ответ на скрежет ее ключа в замке – как всегда.

– Да, мама, кто же еще, – ответила Джин, как отвечала всегда – чуть более или менее раздраженно, в зависимости от того, как прошел ее день.

Мать появилась на площадке и помахала голубым конвертом.

– Пришло письмо от Дорри, – сказала она. – Хочешь прочитать?

– Может, попозже, – ответила Джин, снимая платок и освобождаясь от разнообразных пакетов.

Ее младшая сестра Дорри была замужем за кофейным плантатором и жила в Кении; для Джин это было все равно, что на Венере – такой далекой и непредставимой казалась эта новая жизнь. У Дорри были и слуга, и кухарка, и садовник, и ночной сторож – для защиты от злоумышленников, и ружье под кроватью – для защиты от ночного сторожа. В детстве сестры были очень близки, и сначала Джин безумно по ней скучала, но по прошествии стольких лет свыклась с тем, что не видит ни ее, ни ее детей. А мать так и не смогла.

– Есть что-нибудь вкусненькое на ужин?

Завидев бумажный пакет с туфлями, мать, морщась, начала медленно спускаться по лестнице.

– Печенка, – сказала Джин.

– О, отлично. Умираю с голоду. Я весь день ничего не ела.

– Да почему же? В кладовке полно продуктов.

Почувствовав отпор, мать немного пошла на попятный.

– Я очень поздно проснулась. Вместо обеда съела овсянку.

– То есть что-то ты все-таки ела.

– Да разве это еда?

На это Джин отвечать не стала, а отнесла покупки в кухню и выгрузила их на стол. Комната выходила на запад, и заходящее солнце наполнило ее теплым ярким светом. Муха жужжала и билась об оконную раму, пока Джин не выпустила ее наружу, попутно заметив пятнышки на стекле. Еще одно дело на выходные. По четвергам с утра приходила уборщица, но, по мнению Джин, за отведенное ей время она очень мало что успевала, если не считать сплетен с матерью. Впрочем, это тоже в некотором роде работа, и Джин заплатить за нее пять шиллингов было не жалко. Разве что чуть-чуть.

Пока мать примеряла вернувшиеся из починки туфли, Джин сняла юбку, встала у раковины в блузке и комбинации и внимательно изучила пятна засохшей крови. В занавешенном шкафчике отыскала коробку с тряпками – бренными останками погубленных предметов одежды – и при помощи отрезанного рукава некогда любимой хлопчатобумажной ночной рубашки принялась смачивать растворителем.

– Что это ты делаешь? – спросила мать, заглядывая ей через плечо.