Факил Сафин - Заблудившийся рассвет

Брезжил рассвет – тихий, нежный, волшебный весенний рассвет, от которого млеет душа, а тело наливается свежей, первозданной силой. Все окрестности, весь мир, вся вселенная залиты мягкой весенней зарёй. Кажется, что из необъятного, безграничного космоса струится печаль, неизбывная, тонкая грусть в обрамлении пылких, даже чуть легкомысленных звуков весны.

Проснувшись вместе с первыми лучами солнца под щебет ранних пташек, Мустафа, как обычно, стал обстоятельно готовиться к утреннему намазу, стараясь не разбудить домашних. Он ступал по половицам тихо, осторожно, хотя его молодая жена Шамсия встала, надо полагать, за час до мужа, ведь её половина перины успела остыть. Действительно, в казане на печи уже вовсю кипела вода, а в середине большого медного таза стоял, надменно подняв изящный носик, его величество кумган, доверху наполненный тёплой водой для омовения.

После завершения священного ритуала, хозяин по обыкновению сделал утренний обход своего обширного подворья. Приближалось время первого завтрака, и он, поднимаясь на высокое крыльцо дома и повинуясь годами выработанной привычке, бросил через плечо взгляд на палисадник и обомлел:

– Баракалла! О Аллах! О чудо!..

От нахлынувшей радости вмиг испарилась его обычная невозмутимость, тело стало необыкновенно лёгким, а душа по-юношески возликовала. И было от чего: всего за одну ночь яблони в саду расцвели так дружно, будто кто-то прокрался в ночи и нарочно укутал весь сад в роскошное белоснежное покрывало, а теперь с удовольствием и улыбкой наблюдает за реакцией ошалевшего от такой красоты хозяина. Наверное, невозможно лишь словами передать всю красоту белоснежной роскоши яблоневого цвета, это чудное великолепие природы. Открывая входную дверь, Мустафа ещё раз обернулся и посмотрел на сад, на утопающий в белых цветах яблони, на этот изумительный рассвет, и что-то дрогнуло в его притихшей душе, очистительное чувство охватило его, и словно по мановению волшебной палочки исчезли прочь все тревоги, заботы, страхи, сомнения и горести. Взгляд его скользнул по зеркальной поверхности речки Сакмары… Здесь их дом. Сразу через узкую ленту лесопосадки выходишь на крутой берег шаловливо, весело текущей реки. Здесь когда-то обосновался и зажёг родовой очаг их предок – Давлетъяр баба, мудрый муж и провидец, имя которого не устаёт повторять в своих молитвах Мустафа.

Заречные низкорослые кустарники сменяются величественным и гордым лесом, издали чем-то напоминающим замершего в боевой стойке гусака, готового наброситься и заклевать любого, кто посягнёт на жизнь и безопасность его маленьких, только-только появившихся на свет птенцов, крохотных, пушистых, беспомощных гусят. А за этим дремучим лесом устремляются в необозримую даль и теряются на горизонте серо-голубые степи, имя которым бесконечность. Мустафа знал эти дали не понаслышке, а воочию, на ощупь. По своим торговым делам он прошагал и проехал тысячи и тысячи вёрст, но так и не достиг не то что края земли, но даже края страны. А ведь в их родных Каргалах некогда жили славные, знаменитые путешественники, которым было что рассказать о дальних странах, заморских землях. Чего стоит только один Исмагиль баба, проведший в долгих странствиях целых 33 года и объехавший почти весь известный тогда мир!

Заворожённо смотрел он на цветущий яблоневый сад. Глаз не отвести – какая прелесть! Долго ещё находился Мустафа во власти этой красоты…

Наконец, он будто отрезвел, опомнился. «Вот дурень! – усмехнулся он про себя. – Сколько можно так на крыльце торчать? Словно пень с глазами…» Он облизнул потрескавшиеся, воспалённые на ветру и солнце губы, зашёл в дом и тихо (чтобы не разбудить детей), но твёрдо сказал жене:

– Жена, ну-ка, по-быстрому найди какую-нибудь ненужную тряпку, но только яркого цвета. Да живей, я тебе говорю! М-мда…

Во рту у него вдруг пересохло, а самого словно жаром обдало. Шамсия, конечно, послушная, хорошая жена. Но она за целый год жизни с Мустафой впервые видела его таким необычно взволнованным, и поэтому устремила на мужа взгляд, полный недоумения. Её длинные густые ресницы изумлённо распахнутых глаз едва не коснулись бровей.

– Что? – по-детски удивлённо переспросила она. – Ты о чём? Какие тряпки? Что за яркий цвет? Для чего?

Мустафа нетерпеливо повысил голос:

– О-о-о, Аллах милостивый! Жена, говорю тебе: неужели в хозяйстве не найдётся какой-нибудь тряпки, красной, например?