Аманда Проуз: День красных маков

Её дедушка, Уолли, был профессиональный храпун. Его образ жизни приводил Поппи в недоумение, она никак не могла понять, зачем вообще нужен такой дедушка. Всю ночь он спал в кровати, весь день – в кресле. Его тощее тельце приобрело форму буквы «З» – великолепный образец ономатопеи. Под его режим дня подстраивалась вся семья; он был вроде пчелиной матки, вокруг которой крутятся все остальные. Уолли правил королевством Дремоты. В этом тоскливом царстве было множество ограничений для подрастающей любознательной девочки. «Не шуми, Поппи Дэй, дедушка спит», «Выключи музыку, Поппи Дэй, дедушка спит», «Немедленно перестань стучать об пол своим несчастным йо-йо, дедушка…» – «Знаю, знаю, он спит!» Смерть Уолли стала незначительным событием в жизни Поппи; самым существенным изменением стало лишь опустевшее кресло, куда намертво врезался отпечаток его задницы. Нимало не скорбя об утрате, она отметила только, что ему, наверное, было очень приятно протянуть ноги – ведь впереди ожидал вечный сон. Да, изменилось ещё кое-что. Теперь, пытаясь её утихомирить, мама и бабушка говорили только: «Прекрати шуметь, Поппи Дэй!» или «Тихо, Поппи Дэй!» Про себя она каждый раз слышала: «дедушка спит» и боролась с неистовым желанием закричать во весь голос: «Я знаю, что он спит, но мой несчастный йо-йо теперь его не разбудит!»

Бабушка, Доротея, всегда была малость ненормальной. Вместо телевизора она смотрела сушильный барабан, вместо фруктов клала в желе горох – ей казалось, так красивее, и под конец совсем спятила. Поппи жила с мамой и бабушкой, пока мама не улетела на Канары с очередным возлюбленным. Никто не обсуждал новые обязанности Поппи, потому что Шерил сама приняла решение, собрала сумки и в двадцать четыре часа умчалась из Хитроу. Исходя из этого стало очевидно, что теперь Поппи возьмёт на себя обязанности няньки, надзирателя и наперсницы для Доротеи. По правде сказать, жизнь Поппи даже стала легче без присутствия вечно пьяной Шерил и прожигателей жизни, которые тянулись за её нетвёрдым шагом. Доротея и Поппи прекрасно ладили, пока разум старушки не пошатнулся окончательно и в её поведении не появились из ряда вон выходящие странности. Однажды, вернувшись домой на ланч, Поппи обнаружила бабушку в туалете, натянувшей на себя всю свою одежду, включая пальто, шляпы, шарфы и перчатки; в руках она держала скалку, как оружие.

– Тот тип из квартиры сверху пролез в дырку в потолке и хочет перекрыть нам воду, сукин сын!

Поппи постаралась сделать вид, что поверила.

– Кто, бабушка, мистер Беннет? Восьмидесяти четырёх лет, на ходунках, с двумя протезами в тазобедренном суставе?

– Да, он самый.

– Подожди, я правильно поняла? Он пробрался в дыру в потолке, бегал по квартире, пока мы спали, и пытался перекрыть нам воду? – Ей нужно было прояснить ситуацию.

– Да, Поппи Дэй. Ты что, не услышала меня с первого раза, детка?

– Услышала, бабушка, и всё поняла, кроме одного – почему ты сидишь в уборной, надев всю свою одежду?

Доротея посмотрела на Поппи и покачала головой так, словно это внучка сошла с ума.

– Я охраняю запорный кран. – Доротея подмигнула Поппи, и та улыбнулась в ответ. Состояние бабушки из немного нестабильного сделалось пугающим, и внучке становилось всё труднее заботиться о ней. Имея возможность держать выходки старушки под контролем, Поппи, пожалуй, находила бы их забавными; но после тяжёлого дня в три часа ночи лицезреть на кухне Доротею и скользкую кучу из целого пакета муки, банки кофе и трёх стаканов молока, потому что бабушка решила приготовить рождественский пирог, – это, согласитесь, утомляло. Тем более что дело было в июле – какое, к чёрту, Рождество.

Если бы Поппи могла со всем этим справиться, она, конечно, сделала бы всё возможное, но она не могла и поступила так, как было лучше для Доротеи. Ей нужны были забота и присмотр двадцать четыре часа в сутки. Однажды зимним вечером Поппи вернулась домой с работы и увидела, что бабушка сидит в темноте и плачет, вне себя от ужаса. Поппи не могла понять, десять минут Доротея пробыла в таком состоянии или десять часов; в этот момент Поппи всё осознала. Не то чтобы решение далось ей легче; это было самое трудное решение в её жизни. Несколько недель они с Мартином просматривали брошюры и таскались по указанным адресам, пока наконец не нашли подходящий дом. Одни не годились из-за цены, другие – из-за местоположения; был дом, куда они даже заходить не стали, услышав за дверью громкую ругань. Обдумав слова майора, Поппи решила, что надо бы заплакать. Она пыталась, но слёз не было, и она ни с того ни с сего захихикала; ей представилось, как кто-то наблюдает за ней и спрашивает: «Что ты делаешь, Поппи? Зачем ты сидишь тут, жмуря глаза и впившись ногтями в ладони?» – «Я пытаюсь вызвать слёзы. Мне кажется, так будет легче, потому что я чувствую себя виноватой в том, что никак не могу заплакать, а за мной следят два солдата и ждут, когда же я разревусь, но про себя надеются, что реветь не буду, особенно майор Как-его-там. Мне кажется, что вся эта история случилась не со мной, что я прочитала её в газете или увидела в новостях. Как будто это чья-то чужая жизнь, не моя. Да где уже эти проклятые слёзы – не дождёшься, когда нужны!»